Стальная маска

Борик Пан

Они чувствуют его зов, лёгкую вибрацию, проходящую по всему телу. Волк сумел отыскать камень за считанные минуты, но возвращаться к Овечке не спешил; ей нужно было время для прощания. Для него Витус был кем-то сродни зверька, с которым можно позабавиться, разделить трапезу и совместно поохотится. Но он не знал, что мальчик считает его не отцом, но хорошим другом, ради которого пойдёшь на любые трудности. Как бы то ни было, даже такое толстокожее существо, как Волк, проникся печалью.

Время шло, поджимало, вернувшийся Ворон торопил. Витус сумел подняться с лежанки, но на ногах стоял неуверенно;

он, подобно шлюпке в бушующем море, качался из стороны в сторону; лишь благодаря Волку ему удалось устоять на ногах.

— Будь сильным, мир не терпит слабаков, — прорычал Волк, лёгким толчком отправляя юнца в объятия матери.

Яркая вспышка взрывной волной окутала пространство. Камень раскололся от удара Овечки, а после было…

***

Холодно. Как же здесь холодно! Если неполные полчаса назад тело Витуса объял жар, то сейчас он замерзает. Подняться с колен было задачей сложной, но мальчик справился и, стоя в нерешительности, крутил головой. Недалеко журчал фонтан, несколько скамеек располагалось в царстве пестрящих яркими красками цветов; впереди было здание: большое, возвышающееся на шесть голов выше Витуса, оно имело несколько балконов и огромное количество окон, от маленьких квадратных до огромных прямоугольных. Вокруг не пели птички, да и запаха леса не было. Мальчика объял страх, крепкими цепями связывая ноги. Шаг, ну же сделай шаг! Но тело не слушалось; напряглось как готовая к запуску пружина. Никогда он не видел ничего подобно; холодный пот объял спину, страх сковал движения.

Только сейчас Витус обратил внимание на свои ладони, вернее, на острое лезвие, дающее отблеск в солнечном свете. Это тот самый нож, что мальчик нашёл много лет назад и теперь хранил как трофей. Все инстинкты кричали: бежать, нужно бежать! И только охотник собрался обернуться, как тут же некто накинул на него тенёту, слишком большую, видать усовершенствованную, чтобы ловить не кроликов аль кабанчиков, а даже медведей! Витус уже видел нечто похожее, осознавал, что выбраться из толстой сети, с привязанными к концам гирями, фактически невозможно. Послышался гам, топот десятка ног.

— Говорил! А я говорил, сработает, получится!

Витус не мог пошевелиться, несколько громил в стёганках прижали его руки и ноги, не стесняясь дарить удары тяжёлыми дубинами. У мальчика хватило бы сил, чтобы перегрызть сеть, выпотрошить наглецов — он ведь охотник! — но дурное самочувствие и пятёрка держащих его типов, говорили об обратном. Посыпались удары ногами, кулаками, древками сломанных мотыг. Смех заполонил пространство, охотников объял праведный гнев.

— Навались мужики! Мы его почти забили!

— Ну и навалят же нам золота за это страховидло!

— Держите сеть! Уходит, он уходит!

Несмотря на страхи охотников, Витус не был способен переломить ход боя. Он скалил клыки, бился на земле подобно выброшенной рыбе, и всячески старался поранить недругов. Благодаря толстой коже мальчику были не страшны наносимые удары, однако сеть всё ещё оставалась главной проблемой. Они его не убьют, даже не измотают, но находится в таком положении для охотника — издевательство!

— Стоять!

Несмотря на грозный рёв, доносящийся позади, охотники свою работу не остановили, но бить перестали,

вцепившись в Витуса, как бедняк в грош. Мальчик видел две пары обуви; подошедшие остановились у его головы.

— Господин, опять негодники лезут, на этот раз, вон, вастаи! О, ты погляди какой, рыпается ещё! Принимай свою кару, нечестивец!

— Он не похож на вастаи, определённо, нет… — сказал один из подошедших, голос его был тонкий, идеальным для барда.

— Негодники, значит? — второй голос был совершенно иным: сиплым, громким; казалось его хозяин всю жизнь трубил в рог, отправляя войска в атаку, — отрубите руки и бросьте в канаву.

— Что за варварство, отец? К чему разводить садизм? Каждое живое существо способно к диалогу, пусть и по-своему.

Витус сумел расположить голову таким образом, чтобы увидеть говорящих: они были противоположностью друг друга, как Киндред олицетворяла принятия и кончину, так и эти госп'oды олицетворяли добро и зло, молодость и старость; по крайней мере, так казалось мальчику. Хозяин певчего голоса был молодым писарем (судя по песчаной рясе), с приятной улыбкой, но излишне пышными ресницами; волосы на его голове окружили лысину кольцом. Второй был старый, его живот глоткой кашалота тянулся вниз; лицо, с выпуклыми щеками и впалыми глазами, явно не располагало к приятным беседам. Этого человека уже сложно было назвать бароном, как все его звали, больше ему подходило прозвище Боров.

Названный бароном присел на корточки, оценивающе взглянул на Витуса. Он долго разглядывал уши и слегка вытянутые черты лица странного существа. С каждой секундой призраки прошлого настигали старика, пленили в свои сети. Его позор, ошибка прошлого явилась на свет и теперь намеревается запятнать честное имя Олуса Гальего — одного из лучших главнокомандующих ноксианских войск. Нет, нет, нет! Он не позволит этому случиться. Что было, то былью поросло!

— Какой чудный зверь! — воскликнул молодой человек, грозно зыркнув на отряд охотников. — А ну, пустите!

— Сын, на пару слов. Держите его, держите, чтобы не вырвался, курва мать! Эй, осторожнее, когти видишь, когти острые у него! Осторожнее, придавливайте ногами! Идём, сыночек, идём.

Стар и млад отошёл, зашептался, искоса глядя на вырывающегося Витуса. Никто из охотников не слышал их диалога, и мы, уважаемые читатели, услышать не могли, однако знаем, что старец нарёк появившееся из ниоткуда существо своим сыном, ошибкой прошлых лет, плодом любви, явившемся на свет из чрева Овечки. Удивление, которое испытал молодой человек, не передать словами; то был шок невероятный, сбивающий с ног и переворачивающий жизнь.

— Брат? У меня есть брат и он… Именем Кейл, мой брат…

— Тише! — шикнул отец. — Это должно остаться в семейном кругу.

— Семейном кругу?! — поднял голос юнец, взгляд его стал жестоким; налитые яростью глаза, гневно глядели на отца. — Из которого моего брата вышвырнули! Нет, отец, нет, я понимаю, знаю, что у тебя было много женщин, но я никогда — слышишь! — никогда не думал, что ты поступаешь столь подло с ними.

— Прикуси язык…

— Объявился! Эй, ты, тот, что с глупой рожей, а ну пусти моего брата! Пустите его, пустите немедля!