Стальная маска
Шрифт:
Гальего-старший сдержал слово и, найдя на задворках библиотеки старую, потрёпанную, местами порванную сказку для детей, где преобладали картинки и крупный шрифт, показал её Витусу. Он с интересом разглядывал изображения на бумаге, тыкал когтями по нарисованным лицам, нюхал, пробовал на вкус. Несъедобно, но, как сказал Гэвиус, информативно, что бы это не означало, — резюмировал мальчик.
— Книги — это билет в другие миры. Они учат нас, дают информацию и возможность окунуться в фантастические истории, не выходя из усадьбы. Невероятно, не правда ли?
Витус не мог согласиться, но и отказаться от
— И правда, засиделись мы, Витус. Мне нужно отправляться в цех, работа зовёт. Ты можешь остаться здесь, я буду рад, если по приходу застану тебя в библиотеке, нежели на чердаке.
Лесного мальчика оставили одного в окружении сказок и легенд, вымышленных миров и исторических фактов. За неполный день он разглядел множество картинок; одна показалась ему особенно близкой: на ней изображалась мать, кормящая своего новорожденного отпрыска грудью. Эта нарисованная сцена отдавала воспоминаниями ушедших дней; Витуса снова одолела тоска по Киндред — неукротимому Волку и нежной Овечке.
— О, ты погляди, сидит, сидит зверинка. Может его… ну, того, спугнуть?
— Ничего ты, дед, не понимаешь. Это же не зверь, это вастаи!
— Да какой это вастаи?! Ты вастаи хоть раз видела?
— Вастаи не видела, а порку за невыполнения своих обязанностей получала! — помолчав, ответила домработница. — Нужно его спугнуть, а то он меня загрызёт!
— Было бы что грызть, кожа да кости…
Местные слуги со страшным интересом наблюдали за сидящим в кресле существом, нарекая того вастаи. Конечно, никто из них не догадывался о прошлом Витуса, его матери и её связях с бароном. Но, как говорят в простонародье, у страха глаза велики, а языки злы. Уже полгорода знало про необычное существо, живущее в доме Гальего. Многие приняли его за зверюшку барона, а некоторые дамы из высших кругов, намеревались увидеть питомца Борова нанеся тому визит. Слухи расползались быстро, быстрее чем Гэвиус социализировал брата.
Происходило это медленно, но успехи явили себя уже через неделю. Например, теперь Витус завтракал в гостиной, пытаясь использовать столовые приборы; получалось это скверно, но, как говорил Гальего-младший, главное начать! Слуги обходили его стороной, прятались по углам, когда тот, точно дикий лев, передвигаясь на четвереньках, проходил мимо. Это было обусловлено инстинктами: когда хищник ощущает угрозу, он напрягает свои мышцы, готовые в любую секунду принять удар. Так и Витус прижимался к полу, слыша тихие шёпоты за спиной и ощущая, по меньшей мере, две пары глаз, следящих за ним.
— Страшно подумать, чтобы это передвигалось без цепи, — заявила однажды старшая домработница, дама в годах с ужасными манерами, не
— Сожрёт он кого-нить, тогда хозяин и спохватится! — соглашался с ней пожилой возчик.
Но Витус не собирался никому причинять вреда, напротив, охотился на мышей и им подобных, устраивал вылазки в сад, убивая десяток пчёл, летающих вокруг цветочного царства. Со временем прислуга успокоилась, барон, уехавший по делам, вернулся через две недели, но взгляд его не изменился: всё такой же холодный, не скрывающий презрения.
Это беспокоило Витуса; он всегда ощущал неприязнь в свою сторону, будто охотник выжидает момента, чтобы пустить в него стрелу. Этот эфемерный снаряд пробивал тонкую оболочку спокойствия мальчика каждый раз, когда новоявленный отец бросал фразы в его сторону.
— Когти что надо, такими особенно хорошо выковыривать плоть из-за лат. Клыки остры, перегрызут любые железо. Отправимся с тобой на охоту, парочку кабанчиков завалим…
Выходец из лесов слушал молча, никогда не отвечая на слова барона. Ему были чужды темы стратегий, оружия и нанесения увечий на, что бы это не значило, военных походах. Гальего-младший учил мальчика читать, рассказывал о вещах, всегда миротворческих и удивительных, в то время как их отец всегда поднимал темы кровопролитий, войн и умерщвлений живых существ. Это продолжалось на протяжении двух месяцев, проведённых Витусом в относительно спокойной обстановке. Он начинал привыкать к усадьбе, её жильцам и разговорам стара и млада.
Уже не было чуждым сидеть на софе в гостиной, где по обе стороны находились брат и отец. Со временем мальчик стал вставлять ничего не значащие фразы в обсуждения тех или иных тем, не боялся переспрашивать, если ему было что-то непонятно. Гэвиус всегда с энтузиазмом объяснял мелочи Витусу, а вот барон делал это с большой неохотой, будто бы объяснил разницу между ложкой и вилкой. Время шло, природа укрыла леса покрывалами из листьев, разукрасила в оранжево-жёлтые тона; деревья обнажили свои ветви, а вечер наступал на несколько часов раньше. Двумя словами, пришла осень, а за ней день, что стал роковым для мальчика.
Это случилось ранним утром. Гэвиус, как и обычно, поднялся на чердак к Витусу и, разбудив брата, объявил:
— Сегодня едем на прогулку! Я ведь обещал свозить тебя в лес, вот, держу слово!
Отпрыск Овечки и правда был рад полученной новости; где-то внутри него теплилась надежда на встречу с матерью, на один короткий разговор. Пару слов — большего он и не просит. Душа жаждала этого, как нищий куска хлеба, но разум подсказывал, что подобному не бывать. Увы, что правда — то правда: это никак не могло случится.
В экипаж они сели под ласковые лучи солнца, цокот нетерпеливых лошадей. Витус укутал своё тело в плащ и с прищуром поглядывал на проходящих мимо людей. И пусть кучеру было велено объезжать густонаселённые места, сын барона в сопровождении незнакомца изредка попадался на глаза ноксианцам. В телеге они были одни, наслаждаясь приятным днём и тёплыми лепёшками, взятыми из усадьбы.
— Тётя Грестилия и правда чудесно готовит! — заявлял Гэлиус, согревая брата своей улыбкой, точно солнце, дающее тепло подрастающему ростку, так и молодой человек намеревался вырастить из ягнёнка полноценного барана.