Станция плененных
Шрифт:
Этот идиот…
— Ему же не поверили?
— А ты как думаешь? Его положили в какую-то психушку. Прокололи курс лекарств и он, успокоившись, стал твердить что все, о чем он рассказывал, было ложью.
Вот это правильное решение.
— Тогда как ты здесь оказался?
Если он всем твердил, что выдумал подземный город.
— А я притворился, что поверил ему, — говорит Саша, пожимая плечами. — И он как-то быстро мне поверил. И все рассказал. О том дне… И о лагере. И о том, как сбежал.
— А о том, что сбежать мы должны были вдвоем, он тебе
Судя по удивленному выражению лица, Саша об этом узнает только от меня.
— Вот же… — хочет он выругаться, но сдерживается.
Правильно, нечего при старшем брате материться. Не то по губам надаю. Только вот…
— Слушай, ты руки мне развязать сможешь? Не могу больше находиться в таком скрюченном положении.
Саша обходит меня и опускается на колени.
— Да запросто, — говорит он, начинаявозиться с веревкой. — Но все же…скажешь ты мне или нет, что ты сделал?
— Я…кое-что забрал.
Да, можно и так сказать.
— Я так понимаю, ты хотел сказать «украл», — произносит Саша, дергая за веревку.
В лопатки словно вонзается тысяча игл.
— Э…экспроприировал, — глухо произношу я.
— Стащил, — продолжает Саша, дергая за веревку сильнее.
Подсохшие ссадины на запястьях вновь начинают кровоточить.
— Это же что-то важное, да?
— Да. Важное.
Растирая освобожденные запястья, я встаю в полный рост и оглядываюсь. Все же выбраться из камеры нельзя. Придется ждать, когда за мной придут и попытаться вырваться отсюда с применением грубой силы.
— Тогда, может, обменяем это что-то важное на нашу свободу? — поравнявшись со мной, спрашивает Саша.
«Вот же маленький гаденыш», — думаю я, оглядывая брата.
Одного со мной роста стал. И это за два года? Такое вообще возможно? И не поздновато ли он вверх тянуться начал?
— Костя!
— Да-да, я тебя слышу, — произношу я, потерев переносицу. — Я бы с удовольствием предложил Князю обмен, вот только…
Язык не поворачивался это произнести.
— Что «только»?
— То, что я украл, — тихо произношу я, — у меня самого уже украли.
Но Дмитрию и Князю об этом знать совершенно не обязательно. Потому что как только они об этом узнают, мне прикрываться будет нечем.
Вторая камера — Латентный друг
Проходит несколько часов с момента моего заключения под стражу, а в тюрьме становится оживленнее. Интересно, когда в последний раз здесь было так многолюдно? Конвоиры-охранники, четверо заключенных и один посетитель.
Как по мне, так это рекорд.
Пока Семен осматривает девушку, которую Нина, кажется, называла Машей, я успеваю пообщаться с Серегой. Хотя наша жестикуляция мало походит на нормальный разговор, кое-что я все же смог понять. Во-первых, с девушкой все было в порядке. Нервишки не выдержали, вот и отключилась. Во-вторых, не все в порядке было с самим Серегой. Его подстрелили. Вроде бы ничего серьезного — Семен над ним уже поработал — но вид у Сергея потасканный.
Вряд ли, конечно, я выгляжу лучше,
Когда Семен заканчивает со своей пациенткой, то выходит из ее камеры, захлопнув решетчатую дверь, и направляется к нашей с Сашей темнице. Встав напротив меня, мы несколько минут молча смотрим друг на друга, а после он произносит, чуть усмехнувшись:
— Давно не виделись, бунтарь.
— Как мило, что ты меня все еще помнишь, — отвечаю я.
— А я вообще милый, когда мне это надо.
— И что же тебе надо?
— То, что ты украл у нас, — уже без улыбки произносит Семен. — Ты ведь знаешь, как эта вещь для нас важна.
— Да, кажется, припоминаю истерику Князя, когда он не нашел своего ключика.
Я пытаюсь говорить насмешливо, но боюсь, что мою нервозность Семен все же замечает. Вряд ли он понимает, почему я нервничаю, но он будет об этом думать. И, возможно, в конце концов, додумается до правильного предположения. И на этом моя игра закончится.
— Я не могу понять одной вещи, — начинает Семен, как мне кажется, как-то издалека, — почему ты продолжаешь вести себя таким образом?
Я ничего не отвечаю, лишь пробую театрально изобразить удивление.
Каким «таким»?
— Ты ведь понимаешь, как важна нам та вещь, — говорит он. — После того, как столько времени провел за пределами лагеря. На улицах… Теперь-то ты должен все понимать.
— Ничего я не понимаю, — отнекиваюсь я.
— Этот город скоро умрет.
— И мы все вместе с ним, — произношу я, участливо кивая. — Жаль, конечно, но что поделать?
— Хватит играться. — В голосе Семена скользит некий укор. — Ты же немаленький ребенок, чтобы ничего не понимать. И не подросток, в котором бушуют гормоны, чтобы делать только то, что хочется. Умрет город — умрешь и ты. И брат твой тоже, между прочим.
Семен заглядывает мне за спину, и я чувствую, как напрягаются мышцы во всем моем теле.
— На что ты надеешься? — спрашивает он, вновь налаживая между нами зрительный контакт. — Что все-таки сбежишь отсюда? Ты, правда, веришь, что у тебя получится?
— Ну, один раз чуть не получилось, — пожимая плечами, напоминаю я ему. — Так что можно попробовать снова.
Семен неодобрительно качает головой.
На секунду создается впечатление, будто я ученик, настойчиво доказывавший учителю его ошибочную оценку моих знаний. Отличие было лишь в том, что учителя таких учеников обычно выпроваживают вон из класса — чтобы глаза не мозолили — а в нашей ситуации с глаз долой идет Семен.
— Подумай хорошенько над нашим разговором, — говорит он напоследок. — Я смогу помочь и тебе и твоему брату только в том случае, если ты согласишься сотрудничать. Ты теперь отвечаешь не только за свою жизнь, поэтому обдумывай свои слова и действий.
— Учту на будущее, — обещаю я ему, и когда Семен уходит, болезненно сжимаю в пальцах решетчатые прутья.
Стоять столько времени, говорить, да еще и следить за тем, чтобы на лице не исказилось мое истинное состояние, оказывается сложнее, чем я думал.