Станция плененных
Шрифт:
Если проиграю, то у меня вообще ничего не останется.
Я задаю ему этот вопрос и по виду Князя понятно, что он удовлетворен ходом моих мыслей.
— Я могу давать в долг, — говорит он. — Но тогда, сам понимаешь, возвращать придется намного больше.
Понимаю. И участвовать в этой пирамиде не собираюсь.
— Значит, за каждые десять принесенных мной жетонов, я получаю один свой собственный?
— Верно.
— И сколько у меня на это времени?
Князь раскидывает в стороны руки.
— Зависит только от того, сколько ты здесь продержишься.
— А если я сбегу?
На
— Думаешь, до тебя никто не пробовал?
Значит, я в безвыходной ситуации.
Чтобы сделал отец, окажись он на моем месте? Согласился бы с этими условиями, осмотрелся бы, собрал информацию и попытался бы выбраться отсюда. Да, так бы он и поступил. А еще отец бы ни за что не стал воспринимать Князя, как человека, оказавшегося жертвой обстоятельств. Пусть это мягкое кресло, обстановка и доверительный тон, в котором ведется наша беседа, меня не обманывают. Князь не хочет помогать мне. Возможно, он один из тех, из-за кого я сюда попал. Или же он тот, кто может, но не хочет мешать похищениям людей из метро. Похищениям людей…
«Печальная статистика говорит о том, что в метро людей спускается больше, чем из него выходит», — прочитал я когда-то статью в интернете.
— Могу я задать еще один вопрос, перед тем как принять решение?
— Конечно. Мы ведь для этого здесь.
— Сколько в лагере людей, которые оказались не в том месте и не в то время?
Я смотрю Князю в глаза, пожалуй, впервые за все время нашего разговора, не собираясь отводить взгляд. Но и на этот вопрос Князь мне не отвечает. Он поднимает браслет и протягивает мне его, словно мой выбор уже очевиден.
— Значит, никому нет дела до пропавших? — спрашиваю я, принимая свои оковы.
Я не слышал о том, чтобы в метро пропадал целый поезд. Как не слышал о том, чтобы кто-то искал пропавших. А раз так…то помощи ждать будет не откуда.
— В лагере безопасно, — говорит Князь, защелкивая на моем запястье браслет. В кулаке я сжимаю свой первый жетон. — Это я гарантирую.
Значит, за его пределами мою безопасность не гарантирует никто.
Часть седьмая — Прошлое. Год второй. Воспоминание девятое — Сбой
Шух. Шух. Шух.
Вентилятор на потолке гоняет теплый воздух и совершенно не помогает изгнать из комнаты духоту. Лежа на выделенной мне койке незнамо сколько времени и не собираясь с нее вставать, я поддаюсь гипнозу старых обшарпанных лопастей светильника.
Шух. Шух. Шух.
Они крутятся под потолком не по своей воле, совершенно бессмысленно, ничего не в состоянии изменить. И я как эти лопасти, такой же беспомощный и жалкий.
Шух. Шух. Шух.
Единственное окно в комнате наглухо запаяно, лишь двойная форточка является своеобразным мостом между мной и улицей, и относительно свежим воздухом. О наступлении очередного дня лагерь оповещает утренняя задорная песенка, как в каком-то пионерском лагере:
Вдох глубокий, руки шире,
Не спешите, три-четыре!
Бодрость духа, грация и пластика.
Общеукрепляющая,
Утром отрезвляющая
(Если жив пока ещё) гимнастика!
Ну ладно, может Высоцкого с его «Утренней гимнастикой» в
Наверное, он в большей степени садист.
Возможно, слегка латентный.
Шух. Шух. Шух.
Если сравнивать меня с лопастями этого несчастного источника тусклого света, мое положение более выигрышное. Я хотя бы имею возможность выходить из этой комнаты. Пусть в последние несколько дней я и предпочитаю мумией лежать и не шевелиться. От сна на жестких кроватях кости уже давно не ломит, к этому я привык. Так что никаких неудобств не испытываю. Раз-два в день кто-нибудь — чаще всего Тоха — проверяет, не помер ли я.
Шух. Шух. Шух.
А может, уже стоило?
Сколько еще будет продолжаться это издевательство под названием «выживание» не знает никто. Усталость от такой жизни скапливается и тяжелым грузом давит на голову, иногда хочется просто взять и не проснуться, в надежде, что тогда все это закончится. Но сколько бы ночей подряд я не желал такого для себя исхода, эта идиотская песня пробуждает меня ото сна каждое утро.
Я здесь застрял.
Шух. Шух. Шух.
Если вы в своей квартире —
Лягте на пол — три-четыре! —
Выполняйте правильно движения!
Прочь влияние извне —
Привыкайте к новизне,
Вдох глубокий до изнеможения!
Шух. Шух. Шух.
По моим подсчетам я здесь уже больше года.
Царапать что-либо в попытках не запутаться в прожитых здесь днях я не стал, да и кто разрешит мне портить в комнате стены? В одной из первых вылазок я отхватил себе исписанную химическими формулами тетрадь. Ничего не смыслю в химии, но листы в клеточку, оставшиеся чистыми и не запачканными чернилами я храню как некое сокровище. Пусть никто на нее и не зарится. Отметки я начал делать не сразу, так что погрешность в несколько дней допускаю. Одна черточка — один день. И на вчерашний день таких черточек в тетради было четыреста семьдесят три.
Четыреста.
Семьдесят.
Три!
Чертовых 473 дня моей жизни в этом Богом забытом месте!
Шух. Шух. Шух.
Успокаивает лишь то, что эти лопасти здесь дольше.
— Костя, поднимайся, сегодня банный день!.. Пролежишь еще немного, и для тебя горячей воды в душевой не останется, — доносится до меня голос Тохи из коридора.
И сегодня я встаю. Словно на автомате.
Шух. Шух. Шух.
Опускаю на пол ноги, всматриваюсь в грязные швы между кафельными плитами. Тянусь к штанам, затем к ботинкам. Надевать что-то сверху не имеет смысла, лишь сделаю лишние телодвижения. Все равно через несколько минут одежда вновь будет свисать, перекинутая через поручень в душевой, да и стесняться тут некого. Хоть голым до душа иди — всем наплевать.