Станция спасенных грез
Шрифт:
– Не вижу.
– Ну, их начнут копать через год, когда будут строить железнодорожные пути. Так вот, про вышку. Был у нас один чудак, который не расставался с фотоаппаратом ни на секунду и любил залезть повыше, чтобы заснять деревню не так, как все остальные. Искал ракурсы поинтереснее. Вот, посмотри.
На следующем снимке виднелись американские клены. А немного левее - ферма. Шиферная крыша еще цела, двери не сняты, стены не разобраны, кирпичи не растасканы. А железную дорогу пока не проложили.
– О! Я знаю, откуда фотографировали! Водонапорная башня же?
Людмила Алексеевна кивнула.
Мы
Дымчатая.
Она была не такой. Совсем не такой. И дело не в численности жителей, не в ее размерах. Речь о тумане. Которого не было. Ни на одной из фотографий по-настоящему старой Дымчатой, еще без железнодорожных путей, я не увидел ни намека на белесые клубы. Ни в утреннее, ни в вечернее время.
– Людмила Сергеевна!
– Что такое?
– она была поражена моей буйной реакцией.
– А где туман?
– я показал самые ранние фотографии Дымчатой.
– Почему его нигде нет?
– А раньше... Ой. А раньше его и не было...
– задумчиво произнесла Людмила Сергеевна.
– Хм... Даже не знаю, почему. Никогда не замечала.
– Он что, просто так взялся, что ли? Посмотрите, вот в те времена, когда железная дорога уже построена, туман видно. Как это так?
Людмила Сергеевна листала альбом туда-сюда, сравнивая фотографии. Она что-то бубнила себе под нос и хмурила брови, становясь все мрачнее. Мы нашли с ней два похожих снимка с изображением мельницы. На первом никаких рельсов не было в помине, а вот на втором, помимо путей, куст черемухи был укутан туманом. И позади мельницы на подступах к лесу пробирались белесые облака.
– Поверить не могу...
– сказала Людмила Сергеевна.
– А ведь ты прав, Саш.
– Так... А дорогу давно проложили?
– Не вспомню. А, погоди!
Она быстро-быстро пролистала страницы альбома и вытащила исцарапанную фотографию. На ней были запечатлены несколько человек, с лопатами, граблями и тачками. Кто-то был голым по пояс, у кого-то на голове повязан белый платок. Повсюду горы песка, щебня и железяк.
– Вот, это первый год построения железной дороги. Жарища была, как мне отец рассказывал. Давай посмотрим.
– Людмила Сергеевна перевернула фотографию.
– Ага. Пятьдесят шестой, Саш.
Пятьдесят шестой... Любопытно.
– А дядя Коля тут давно? Ну... Был.
– Дядя Коля? Причем тут дядя Коля?
Я осознал, что сказал лишнего. Действительно, для женщины внезапный вопрос про смотрителя был слишком странным и неуместным.
– Да так просто. Сам не понял.
– Не знаю, Саш, у деда спроси. Или у Володьки. Точнее, папки Миши.
Я не стал говорить, что от них мало толку, но все-таки решил попробовать. Почему нет? Кажется, не зря я считал Дымчатую особым местом, полным тайн и волшебства. И чем дальше, тем больше убеждался, что это правда.
Интерлюдия 5
Четыре
Я уже не тот. Меня нет. Есть только тело, оболочка. И мозг. Дешевый генератор мыслей. Когда-то я мог с гордостью заявить, что в моей голове расположена кладезь грез и мечтаний. Меня знали и помнили как прекрасного рассказчика и истинного мечтателя.
Что со мной стало...
Конечно, удивляться глупо. Встав на этот путь, ты заранее обрекаешь себя, если твой ум недостаточно гибкий. Мой оказался не таким, какой требуется. Но я держался достаточно долго. Могу смело сказать, что все эти годы я выполнял свою работу качественно и с полной самоотдачей. Во всяком случае, прорыв произойдет не здесь, а в Дымчатой.
Эх, Колька... Если уж я скоро убью себя, то что станется с тобой? Надеюсь, мальчик готов. Кстати, спасибо тебе за совет. Мы с ней хорошо ладим. Она способная и талантливая. Но еще рано.
Как же мучительно. Нет, я не боюсь смерти. Обидно терять себя. Это как вынужденно разбирать по бревнам выстроенный тобой дом. Противно и... Неуважительно. С другой стороны, если кому-то эти бревна помогут согреться и тем самым сохранят жизнь - в праве ли я сетовать на свою судьбу?
От моего внутреннего мира ничего не осталось. За столько лет все мечты выдохлись. Они еще способны дать отпор, но мои атаки слабеют так же, как и я сам. В зеркале больше не видно тех глаз, что покоряли десятки девушек. Теперь вместо них серые плоские эскизы. С неприятием узнаю в отражении Колю.
Хранители Грез...
Наше дело - это раковая болезнь Хранителей. Оно пожирает нас, как Пожиратели пожирают мечты. Тавтология тем нелепее, чем безжалостнее правда. Мы - самоубийцы. Неуклюжие, неприспособленные. Мы немолоды. Мы были обучены другим вещам. Новое поколение не такое. Они молоды и полны амбиций. Их силы бурлят, а фантазия бьет тысячами источников. Неиссякаемых или регулярно восполняемых. Они не мы. Они не трупы.
И я снова выуживаю мечту. И снова пустею, не помня ни себя, ни ее. Не помня, откуда это бревно. От кухни или от жилой избы? Или от сеней? Не знаю...
Этой фанталью можно было бы гордиться. Не будь она моим последним детищем.
Я ИСЧЕРПАЛ СЕБЯ. ВСЁ. НЕТ БОЛЬШЕ НИЧЕГО.
Она огромна. Я скармливаю ее Едокам и Пленусам поочередно. Скармливаю Пожирателям. Мне плевать. Я пичкаю их своей сокровенной мечтой, и они не могут переварить ее. Они распухают и лопаются, а я с жадностью возвращаю ее обратно. Берегу, как родное дитя. Дитя, имя которого не помню.
Дитя, которому суждено погибнуть.
Вместе с родителем.
Глава 6
В одном шаге от
24 июня.
– Дед! Дедушка! Бабуль!
Я вбежал в комнату. Ро-ро сидели напротив включенного телевизора и внимательно смотрели. МИМО НЕГО. Ужасное зрелище - как будто они были слепыми и могли ориентироваться только по звуку. На темных отрешенных лицах никаких эмоций.