Станция Университет
Шрифт:
Однажды Сева рассказал занятую историю, ее он вычитал в одном из больших романов. Сталин позвонил по телефону в редакцию молодежной газеты, и заместитель редактора сказал:
— Бубекин слушает.
Сталин спросил:
— А кто такой Бубекин?
— Надо знать, — швырнул трубку Бубекин.
Сталин снова позвонил ему и сказал:
— Товарищ Бубекин, говорит Сталин, объясните пожалуйста, кто вы такой?
После этого случая Бубекин пролежал две недели в больнице, лечился от нервного потрясения.
— Не хотел бы я при Сталине жить, — сказал я. — Всего-то сорок лет с тех пор прошло. Люди из тридцатых и сороковых, как бы они нам позавидовали. Теперь ведь все наоборот: на дворе — абсолютная свобода. Как в джунглях, каждый за себя, никаких законов!
— В истории такое редко случается.
— Интересно, долго это будет продолжаться?
— Нет.
— Думаешь?
— Уверен. Джунгли никому не нужны. Лет через десять все будет совсем по-другому.
— Как по-другому?
— Не
— Лишь бы к тоталитаризму не вернулись, — про себя я подумал, что свободу у нас теперь никто никогда отнять не сможет, зачем? Но на всякий случай решил уточнить у друга: — Ведь это невозможно?
— Не знаю. Сначала загнулся капитализм, его сменил социализм, а теперь и он загнулся, и всем снова нужен капитализм. Волна.— А счастье по-прежнему далекое дело, — протянул я и провалился в сон.
Утром мы завтракали простоквашей, ряженкой, сосисками с горошком или яичницей и отправлялись на учебу или на работу. Дорога была долгой, короче она становилась благодаря газетам. Как-то я прочитал: «Сносится Тишинский рынок. Все дореволюционные постройки и торговые ряды будут снесены, а на их месте появится суперсовременный рыночный комплекс». Как же так, как? Мой любимый рынок, каждый угол которого я знал с самого детства? Неужели его больше не будет? Зачем нам супермаркет? Я немедленно позвонил бабушке Оле.
— Да, — огорчила меня она. — Точно, сносят.
— А зачем?
— Все гадают, зачем? Где нам теперь продукты покупать?
— Да… А что же вместо рынка будет?
— На его месте Кобзон что-то построит.
— Кобзон? Он же певец?
— Теперь он мэн крутой [141] , — коротко ответила бабушка.
Не знаю почему, но выражение «мэн крутой» тогда было устойчивым и популярным.
Новый поворот
141
Слово «крутой» в то время стремительно ворвалось в лексикон со своим новым значением — «успешный бизнесмен».
Однажды Севка сказал, что устроился на интересную работу в международную компанию «Бэйн Линк» [142] .
— Что это за «Бэйн» такой? — поинтересовался я.
— Международная консалтинговая компания.
— Не слышал. Они как «Делойт», что ли?
— Нет. «Делойт» и KPMG — аудиторы, а «Бэйн» разрабатывает стратегии, оптимизирует организационные структуры и так далее.
— Для кого?
— Для крупных компаний.
— М-м-м, — объяснение не было исчерпывающим.
142
Bain Link.
— Скоро еду в Ярославль.
— Зачем?
— Не могу сказать, — Сева нахмурился. — Понимаешь, я подписал соглашение о конфиденциальности: не могу ничего рассказывать ни о клиентах, ни о работе.
— Ого, — такого жестокого поворота я не ожидал.
— Да, — выдохнул Сева.
— Значит, тебя про работу больше не спрашивать?
— Выходит, так.
Севина жизнь в миг набрала ход. Совмещать учебу с работой было непросто. Он уезжал из дома рано, а приходил поздно. Раза два в неделю он стал ужинать в дорогих валютных ресторанах с новыми коллегами. Чаще всего мелькало название ресторана «Патио Пицца» на Волхонке. Когда я спрашивал, откуда деньги, Сева обескураживал ответом: «Бэйн» заплатил! Корпоративный расход». «Вот это да! — думал я. — Разве такое бывает?». В Ярославле он стал проводить недели. Краем уха я, конечно, слышал, чем занимается мой друг в древнем русском городе. Там Сева тестировал законодательство о кондоминиумах [143] . Мое любопытство было безгранично, но пока я подбирался с вопросами к Севе, он уже был где-то в Сибири, исследуя рынок сигарет. А вскоре и вовсе перебрался на Павловский автобусный завод в Нижегородскую губернию. Я не успевал за другом. А он, я видел, с удовольствием отдался новому занятию, лишая меня своей компании на Керамическом, где я стал частенько оставаться в одиночестве.
143
Кондоминиум — товарищество собственников жилья (ТСЖ), юридическое лицо для обеспечения эксплуатации многоквартирного дома.
Особенно тоскливо становилось вечерами в пятницу и субботу. В нашей комнатушке не было даже телевизора. Я наливал «Херши-колу», недавно появившуюся в продаже сладкую газировку, подбадривал себя рекламной речевкой «Хороший человек помолчит, помолчит, да и выпьет бутылочку «Херши»», а затем, чтобы скоротать время, усаживался за стол и перечитывал письма Стефани, неизменно заканчивавшиеся по-русски: «Я тебя любу. Стефик», или складывал стихи, глядя с высокого этажа в переливающуюся неоновыми огнями полную жизни ночную даль, ограниченную вдалеке подковой гостиницы «Космос».
К счастью, печальное уединение длилось недолго.
Капитализм
Жизнь к этому времени переменилась. Последний путч подвел черту. Непрерывные политические битвы предыдущих пяти лет, начиная с девятнадцатой партконференции, затухали. Все устали от политических страстей. На первый план вышли коммерция и личные интересы. Все с головой бросились в экономические отношения, в рынок. Купить, продать, заработать… Квартира, ремонт, машина… Коллективное сознание — достижение социализма — тихо и незаметно умирало. Его стремительно побеждало капиталистическое «money makes the world go around», так, кажется, пела Лайза Минелли в фильме «Кабаре» [144] . О толстых журналах, таких, как «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», за которыми совсем недавно люди занимали очереди в шесть утра, никто не вспоминал уже года два. «Огонек» и «Московские новости» стали не те, что прежде. Пища материальная вытесняла пищу духовную. Теперь в бывших газетных киосках продавались «Сникерсы» и «Кока-кола».
144
«Деньги заставляют мир вертеться».
Старушки по привычке все еще продавали хлеб на улице, но у них уже не покупали, шли в магазины — очередей там не стало. Я любил Новоарбатский гастроном и «Хлеб» на углу Арбата и Садового, это был, кстати, первый круглосуточный гастроном в Москве. Выходя из «Хлеба», я садился в троллейбус и под его будоражащее высокочастотное гудение «ууууу», хватаясь за поручни, чтобы не упасть от тряски и рывков, уносился к Кутузовскому, глядя назад на огромные буквы «МММ», которые высвечивались непогашенными окнами новоарбатских высоток! Каждая высотка — по одной «М»! Раньше эти здания светились буквами «СССР», но пришли другие времена. Символом новой эпохи стала фирма «МММ»: повсюду были развешены биллборды с ее рекламой — бабочка-хамелеон на черном фоне и подпись: «Из тени в свет перелетая». Были и другие слоганы: «У «МММ» нет проблем!», «Нас знают все!». Однажды я вошел в метро и был поражен, объявляли: «Уважаемые пассажиры! Три дня в этом месяце фирма «МММ» бесплатно катает всех москвичей на метро». А надпись «МММ» украшала не только вагоны метро, но и борта троллейбусов и автобусов. Однажды за одну минуту до боя курантов по Российскому телевидению [145] с Новым, 1993 годом нас вместо президента поздравил глава «МММ» Сергей Мавроди! Это восхитило! «МММ» была вездесуща: «МММ-студия» сняла видеоклип Федора Чистякова «Иду, курю», а модельное агентство «МММ» провело конкурс красоты «Мисс «МММ»» — его показывали по телеку, в нем участвовала Любка, моя красивая соседка, художественная гимнастка, потрясающе вращавшая мяч на руке. Ей нравился Шахворостов, я был в этом уверен, потому что видел, как она однажды безотрывно смотрела на него из окна троллейбуса… Когда по телеку стали непрерывно крутить ролики с Леней Голубковым, под «Риориту» призывавшего покупать акции «МММ» и сулившего невиданные дивиденды — до 1000 % в год, даже Стефани встрепенулась: кто такой мсье Голубкофф и его жена мадам Рита и что они хотят? С Голубковыми конкурировали певица Лолита и ее муж Цекало: каждый вечер перед программой «Время» они игриво убеждали доверчивых телезрителей сдавать деньги в какой-то «Хопер-инвест»: «Хопер-инвест» — отличная компания… От других».
145
Будущий канал РТР.
Пока к нам ехал Камдессю
Снег валил хлопьями, когда я получил открытку от Кеши. Подпись разъясняла: озеро Роторуа. Кеша писал из новозеландского паба под песню английской певицы Yazz: «The only way is up, baby» [146] . Клип на эту песню Кешка впервые увидел в свой последний приезд в Москву, его показывали по Super Channel, видимо, он и вызвал ностальгию. Друг сжато сообщал: «У вас зима, а у нас — лето, путешествую, проехал сегодня 50 километров на велосипеде, здесь — красота, воздух — самый чистый, гейзеры — самые крутые в мире, а люди — приветливые, и их не много, зато много овец!». «Ну надо же, куда забрался, — подумал я. — Там же, на озере Роторуа, дети капитана Гранта с Паганелем были!». Шахворостов снова давал повод помечтать: вдруг и я туда доберусь когда-нибудь? [147]
146
Единственный путь — это путь наверх!
147
Через четыре года я добрался до Новой Зеландии, до того же бара, и оттуда послал Кеше такую же открытку.