Стану тебе женой
Шрифт:
– Потому что для меня это неприемлемо. Для тебя должно быть – тоже.
– Должно быть, – нехотя соглашается, – но не получается. Ты нравишься мне, Наташа. Я понял это с первой встречи ещё там, в ресторане, когда Радмир познакомил нас со своей будущей женой.
– Тебе лучше уйти сейчас, – говорю спокойным тоном.
Внутри полный раздрай. Чёртово дежавю. Я снова не понимаю, когда дала повод мужчине подумать, что он мне интересен. Или мужчинам вообще не нужны какие-то там ответные жесты и взгляды? Возможно, нашу обычную вежливость они принимают за симпатию. И если так, то мне
Не говоря ни слова, Славик уходит. И лишь, когда я остаюсь одна, меня начинает немного отпускать ситуация.
Колокольчик на входной двери снова оживает, заставляя напрячься.
– Славик, я думала, мы с тобой всё выяснили… – слова застревают в горле, а в груди предательски сжимается сердце.
До боли знакомые глаза смотрят на меня пристально, а губы искривляются в ухмылке. Застыв недалеко от входной двери, Рад скрещивает на груди руки. Его взгляд блуждает по залу, затем возвращается ко мне.
Радмир
Не хотел приходить, не хотел видеться с ней, потому что ещё не отболело, потому что ни черта не забыл. Всё печёт внутри, горит. Хрен знает, когда это пройдёт, да и пройдёт ли вообще.
И вот я здесь, в её кофейне. Где воздух пропитан её запахом, сладким и горьким одновременно. Как наркоман со стажем, дурею от этого аромата, и жажду ещё.
Она нереально красивая в этом платье цвета мака. И губы, накрашенные красным, так и тянут к себе, манят. Я долбанная муха в паутине. Чем больше барахтаюсь и сопротивляюсь,тем сильнее зарываюсь в липкую, тягучую нить.
Боится меня. По глазам вижу, по губам читаю волнение. От неё за километр веет страхом, леденящей душу мерзлотой.
– Зачем ты здесь? – голос её дрожит, взгляд неуверенно скользит где-то между мной и столом. И чем больше я приближаюсь, тем хаотичнее становится взгляд. – Уходи, Рад, иначе я вызову охрану.
– Даже "привет" не скажешь? – уже подошёл вплотную, руки упёр в барный стол и теперь нас разделяет каких-то жалких полметра. – А, Наташ? Ты так сильно меня боишься?
– Я правда не понимаю, зачем ты здесь. Ты же сказал, что давно забыл меня. Не помнишь.
– Сказал, – выдерживаю паузу, давая нам двоим время заново привыкнуть друг к другу. – Назло сказал, понятно?!
Наташа обнимает себя за плечи, но нажать тревожную кнопку не спешит. Если бы действительно хотела, чтобы меня здесь не было, то сразу бы вызвала охрану. И это вселяет уверенность, что она всё ещё меня не забыла, хотя и пытается корчить из себя неприступную крепость.
– Давно ты встречаешься с моим отцом? – в упор смотрю, не давая ни малейшего шанса скрыть от меня реакцию. И по быстрому взмаху ресницами, становится понятным, этот вопрос застаёт её врасплох. – Ну и как тебе? Старый конь борозды не испортит?
– Заткнись, – через зубы цедит.
Набросив на плечо сумочку, решительно движется вперёд. Но когда ровняется со мной,
Упёршись в мою грудь ладонями, шумно втягивает воздух ноздрями. Её карие глаза полыхают огнём. Она убить меня готова, сжечь заживо одним только взглядом.
– Чего тебе не хватало, Наташа? Почему ты меня бросила? – в груди болит, но сжимаю пальцы сильнее, сдавливаю талию тисками.
– Господи, да ты пьяный, – морщит нос. – Если хочешь поговорить на эту тему, то давай в другой раз. У меня был очень тяжёлый день, я устала и сейчас только хочу домой, к дочке.
– А я сейчас хочу… Тебя. – выдыхаю с болью. – Скажи мне, Наташа, что со мной не так? Почему ты меня променяла на "такую" жизнь?
Она не спешит отвечать. Лишь губы кусает, те самые, что не дают мне покоя. Наяву и во сне я тысячи раз видел эти губы, целовал их до покалывания где-то под рёбрами.
– Пожалуйста. Отпусти.
Шепчет, в глаза смотреть боится, поэтому её взгляд блуждает на моём подбородке.
Разжимаю тиски и, круто развернувшись, двигаюсь к входной двери. Поворачиваю замок на несколько оборотов, спиной чувствуя, как Наташа следит за каждым движением моей руки.
На всех окнах опускаю жалюзи. Убедившись, что с улицы теперь ничего не видно, достаю из кармана пачку сигарет и ключи от тачки, бросаю их на стол.
– Ты об этом пожалеешь, – предупреждающее качает головой, когда я лениво приближаюсь к тому месту, где оставил её пару минут назад. – Ты не можешь врываться ко мне в кофейню и вести себя, как дикарь.
– Почему нет?
Крепко обняв её за талию одной рукой, второй забираюсь под платье. Ладонью скольжу по бедру, глажу ногу. Кожа такая гладкая, упругая.
– Не нужно, – вяло сопротивляется, когда моя ладонь перемещается на ягодицу и сжимает округлое полушарие.
– Скажи, что не любишь, – прикусываю чувствительное место за ухом, – скажи, что ничего не чувствуешь… Сейчас. Скажи, милая.
Она что-то шепчет мне на ухо, но я уже ничего не разбираю. Ничего не хочу слышать, кроме её тяжёлого дыхания. Все границы стираются. Прошлое. Настоящее. Ни о чём не могу думать. Тормоза давно отказали. Последний предохранитель сгорел. В груди боль необъятная и Наташа – единственная анестезия. Нужна мне вопреки всему. Даже если потом дыра станет во много раз больше, чем футбольное поле.
В губы целую жадно. Пью все её вздохи и возможные колкие словечки, которые обязательно посыпятся, если сейчас не заткну её рот своим языком. Плавно перемещаемся по залу. Ничего не вижу вокруг, кроме её разгорячённого тела, прижимающего к моему, не менее горячему.
Не глядя, скидываю с ближайшего стола всё, что попадается под руку. Что-то падает на пол, разбивается, да и похрен. Толкаю Наташу к столу. Подхватив под ягодицами, отрываю от пола её тело и аккуратно укладываю на гладкую столешницу. Платье задираю до пояса. В глазах, как яркий фейерверк, взрывается. Красивые трусики, красные. На мгновение успеваю подумать, для кого она так расстаралась… Да пошло оно всё! Я просто приму её, проглочу, как чёртову таблетку обезболивающего. Один раз. И не думая ни о чём.