Старик прячется в тень

Минчковский Аркадий Миронович

— Пойдем к Каценеленбогену? — спросил отец.

— Пошли, — обрадовался Адриан.

О лучшем не приходилось и мечтать. «Каценеленбоген» — это магазин канцелярских и школьных принадлежностей на улице Революции. Магазин был частный. Когда Адриан был поменьше, он думал, что Каценеленбоген это значит — канцелярский бог и что магазин так называли нарочно.

По улице Коммуны шли неторопливо. Отец поглядывал по сторонам. Потом сказал:

— Да, не велик наш Крутов, а ведь скоро станет

другим.

— Как другим? — удивился Адриан.

— Большим станет. Настоящим городом. Знаешь, тут будут строить огромный металлический завод. За городом, где теперь начинаются поля, задымят трубы и будут новые улицы и высокие дома. Крутова тогда, брат, не узнаешь.

— А когда это будет, пап?

— Думаю, скоро. Решение уже принято.

— А почему раньше не строили?

— Раньше у советской власти денег не хватало.

— А теперь хватает?

— Поднатужимся, будем строить.

— А скоро?

— Время, конечно, нужно. Ты не дождешься. Мы отсюда уедем.

— А куда, пап?

— Точно еще сказать не могу, но уедем. Может быть, в Ленинград. Там строятся новые заводы. Ты ведь знаешь, что я инженер.

— А почему ты не работал инженером?

— Нечего было инженерам делать. Война заводы разрушила. Строить новые было не на что. А вот теперь понадобились инженеры. Много их нужно. Вот и меня приглашают на большую работу. Ты мне скажи… — Отец вдруг сделался задумчивым. — У вас в классе есть дети безработных?

— Есть.

— А теперь не будет. Всем найдется работа. Придет время — еще рабочих рук будет не хватать. И инженеров и архитекторов тоже. Знаешь ли, сколько в нашей стране нужно всего построить?

— Чтобы как Америка, да?

— Америка!.. — отец смеется и треплет его волосы. — Что ж, мечтать можно и дальше. Но и у нас будет множество своих автомобилей. И самолеты тоже будут строить в России, и летать они станут по всему свету.

Никогда еще он не разговаривал так с Адрианом. Как будто Адриан тоже взрослый.

— Папа, — вдруг спросил Адриан, — а драгоценности, которые есть в республике, они идут на строительство.

— Какие драгоценности?

— Ну, золото и драгоценности всякие.

— Конечно. На драгоценности мы покупаем за границей машины.

— А на картины можно покупать машины?

— На какие картины?

— На самые знаменитые. На Рембрандта, например?

— Наверное… Картины Рембрандта стоят много золота.

— За одну можно купить машину?

— Может быть, и небольшой завод.

— Вот здорово, а!

— Правда, я что-то не видел, чтобы у нас музейные картины продавали. А ты это к чему?

— Так просто, — вздохнул Адриан. Даже отцу он не может выдать тайны.

Хотя магазин

у Каценеленбогена был небольшой, но придешь, и глаза разбегаются. Тут и карандаши всех цветов, и бумага — и гладкая, и гофрированная. Попахивают лаком новенькие школьные счеты, букетиком торчат из бокала кисточки разной толщины. В этом магазинчике отец обыкновенно раскошеливался, и Адриан домой возвращался с рулоном бумаги или еще с чем-нибудь — рисуй, сколько хочешь…

Покупателей в магазине не оказалось. Седоватый человек в очках, с мягким и тихим голосом — сам хозяин — встретил Адриана с отцом.

— А-а, здравствуйте, — закивал Каценеленбоген. — С приездом вас. Давно не бывали…

Пока они здоровались и отец объяснял, что приехал не надолго и собирается отсюда перебираться со всей семьей, Адриан, как мог, осторожно, но настойчиво намекал, что у него кончились все краски.

— Есть у вас краски? — спросил отец.

— Немного еще осталось.

Владелец магазина положил на прилавок черную жестяную коробочку.

— Очень хорошая акварель. Немецкая, — Каценеленбоген вздохнул. — С товаром для частной торговли сейчас очень трудно. Думаю покончить со всей этой историей. Меня зовут заведующим в кооперацию. Вот распродам остатки и закроюсь.

Беседа еще продолжалась, когда отворилась дверь и в магазин, приподнимая на ходу шляпу, закатился Ян Савельевич Сожич.

— О, и ты тут? — словно обрадовавшись Адриану, проговорил он.

Каценеленбоген объяснил Сожичу, что Адриан пришел не один и познакомил отца с Яном Савельевичем. И без этого говорливый, Сожич оживился и принялся расспрашивать о Москве, о том, как там сейчас живут и не ожидаются ли какие-нибудь сенсационные новости. Каценеленбоген совсем замолк, а Сожич тараторил без умолку. Пора было идти. Отец сделал знак Адриану. Но и Сожич тут же торопливо распрощался с Каценеленбогеном — было непонятно, зачем он и приходил — и устремился за ними. На улице Ян Савельевич стал торопливо объяснять, что он давно знает Адриана, что тот дружит с его племянником Ромой и что он — Ян Савельевич — был бы очень рад поближе познакомиться со всей семьей.

Тут же он принялся уговаривать отца зайти к нему — ну, хотя бы на минутку — он так хочет показать ему сад и дом.

— Знаете, тут так редко встретишь интеллигентного человека… Я слышал — вы много ездите. Так интересно послушать, — продолжал Сожич.

Отец было сказал, что зайдет как-нибудь в другой раз, но Ян Савельевич настаивал:

— К чему откладывать? Час еще ранний. Посидим немного у меня. И дети будут рады.

Он тут же окликнул проезжавшего мимо извозчика и вежливо пригласил их обоих садиться в пролетку.