Старое кладбище
Шрифт:
С милицией тоже быстро разобрались – говорил в основном сменщик, студент только мямлил и поддакивал, куда-то делись его удаль, чувство юмора и здравый смысл. Спозаранку и директор прибыл, немного нервный, торопился. Обоим руку коротко пожал, сказал, что за хорошую работу принято премировать, и дал обоим немного денег, без расписки, просто так.
Сменщик доволен был, студент же деньги в карман припрятал, вежливо попрощался и ушел домой, а когда вечером услышал в телефонной трубке голос сменщика, ничего объяснять не стал и даже аппарат из розетки выдернул, на всякий случай. Больше он в морг тот никогда не возвращался, забыть о ночном происшествии, как ни старался, не смог, стал мрачным и тихим, начал
То, что поначалу казалось волшебством из сказки, постепенно начало восприниматься рутиной. Я стал ремесленником, и уже к концу лета такое положение дел все чаще заставляло меня задумчиво хмуриться. Я был рожден человеком не амбициозным, никогда не хотел ни богатств, ни чужого уважения, я был почти равнодушен к материальному миру, не мечтал даже о дальних далях. Да что там, я вообще почти никогда и ни о чем не мечтал. От природы я был наделен даром обращать внимание только на сиюминутные обстоятельства.
Колдун был весьма удовлетворен моими успехами. Я оказался выгодной покупкой. И как раньше он препоручал мне всю черную работу по дому (впрочем, я не был избавлен от обязанностей прислужника и когда начал практиковать), так теперь мне была передана почти вся его магическая поденщина. Все те бесхитростные комбинации и сценарии жизни, которые его клиенты желали получить от незримых сил. На старое кладбище я ходил как на работу.
Но я чувствовал себя способным на большее.
Впервые в жизни я был вдохновлен, впервые ясно видел цель. Мне хотелось заниматься Искусством, а не ремеслом. Я не желал использовать мир смерти, такой красивый, притягательный и сокрытый, для решения чьих-то будничных дел. Я видел себя кукловодом, Хароном, Деметрой в мужском платье. Мне хотелось творить – ради познания и красоты игры, в священном отсутствии жажды результата.
Но Колдун не оставлял мне ни времени, ни сил. Все мои дни теперь были расписаны с раннего утра и до поздней ночи. Однажды я рискнул поговорить с ним о своих сомнениях, но предсказуемо получил в ответ только ироничную ухмылку.
Но, видимо, все-таки мое разочарованное и с каждым днем всё больше мрачнеющее лицо не могло ускользнуть от его внимания. И конечно, он не мог не понимать: в сущности, я был его рабом, и в любой момент эта ситуация могла измениться по моей воле. Теперь я знал дорогу к станции, я даже знал, где в доме хранятся деньги, я мог уйти в лес, а на самом деле покинуть его обитель навсегда. Я жил при нем бесправно, даже зарплаты у меня не было – только холодный дом для ночлега и скудная пища, которой он меня кормил.
Колдун решил, что я заслужил поощрение. Была суббота, вечерело, это был день черной Луны. Я вернулся из леса с корзинкой болотной травы и сидел на крылечке, подставив лицо дождю и ожидая какого-нибудь нового задания Колдуна. И обреченно пошел за ним, когда он меня в дом позвал.
Но Колдун не собирался давать мне новую скучную работу, он был настроен на разговор.
– Ты потерял границу, мальчик, – со вздохом начал он. – В самом начале мне показалось, что ты годишься для этих практик, потому что у тебя идеальное чувство границы. Увидеть мертвяка нетрудно, только вот сделать так, чтобы встреча губительной не была, могут немногие. А ты – мог. Но все изменилось…
– Опять вы начинаете, – поморщился я.
В последнее время разговоры такого рода он пытался
– Я просто хочу предупредить тебя. Сделай паузу, мальчик. Не ходи за Стикс. Не ходи к мертвым. Беда тебя ждет, если не остановишься. И со мною ты жить больше не сможешь.
– Ничего страшного не случится. – Эти слова я повторил как мантру. – Я уверен в себе, у меня всё получается. Да, вы правы – я действительно очень хорошо чувствую границу. И никогда ее не перейду.
– Посмотри на себя. Для тебя живые люди уже не значат ничего, одни покойники на уме. Скажи мне, Егор, часто ты о девушках думаешь?
– О ком? – Я даже растерялся от удивления.
– О девушках. А в твоем возрасте девушки должны интересовать, а не могилы.
– Что-то я возле вас тоже женщин никогда не замечал.
В последнее время я стал позволять себе дерзить Колдуну. Больше не общался с ним с придыханием, иногда даже поправлял его в работе, предлагал какие-то новые ходы – и случалось, что именно я оказывался прав.
– Мне уже много лет, не сравнивай. – Его не задела моя резкость. – Хочешь, я в город тебя отпущу на выходные? Деньги у тебя будут. Поселишься в гостинице, погуляешь, в бар сходишь, с девушкой какой-нибудь познакомишься.
– Зачем мне это надо? – презрительно скривился я. – Вообще не интересно.
– А ты попробуй. Тебе надо отвлечься. Погрузиться в тот мир, из которого я тебя когда-то вырвал. Хотя бы два-три дня пожить, как люди обычные живут. Хочешь – мотоцикл у знакомого моего для тебя попрошу? Если не интересно с людьми общаться, так хоть погоняешь с ветерком.
Я молчал, понимая, что в его словах, наверное, есть доля правды. Я стал бирюком, отшельником, менее всего мне хотелось с кем-нибудь общаться и поддерживать бессмысленные разговоры. Кто не знает ничего о том прекрасном мире, в который мне была открыта дверь, тот был мне не интересен.
– Подумай, мальчик, – помолчав, продолжил Колдун. – Привык я к тебе, прикипел. Пропадаешь ты, на моих глазах на ТУ СТОРОНУ уходишь.
Ответить мне было нечего.
Много ли времени прошло, не знаю, я потерял ему счет, не рассматривал его как данность, но однажды я поймал себя на мысли, что настоящей жизнью воспринимаю лишь то, что происходит со мною по ту сторону Стикса, в морочном мире мертвых. Я подсел на смерть, как наркоман, и мне все время требовалась новая доза. Я стал нервным, сильно похудел, почти перестал есть и спать и выныривал в материальный мир лишь только для того, чтобы хоть немного восстановить силы. А потом вернуться обратно – к тем, кто действительно очаровывал меня, кого я любил. Их невозможность, их прозрачность, их ледяная тоска, земля и ладан, которыми они пахли, их могилы – всё это было волшебной страной, моей свободой, моим своеобразным счастьем.
Мертвые летели на мой зов, как мотыльки на огонь керосиновой лампы. Чужие серые души, неприкаянные, застрявшие в междумирии, не то молящие о помощи, не то желающие любым способом обрести для них невозможное – форму, каждую ночь роились у моей постели. Если бы в наш дом попал человек, умеющий чувствовать незримое, он бы поседел от ужаса за одну ночь, потому что благодаря моим практикам смерти вокруг нас было намного больше, чем жизни.
Колдун, конечно, видел, что со мной происходит. Это трудно было не заметить. В нашем доме поселились холод и сумрак, зачах маленький огородик Колдуна, ушли привычные запахи жилого дома. По ночам у нас пахло дождевыми червяками да отсыревшими гробовыми досками, как будто бы мы сами были двумя заживо похороненными в этом темном лесу. Животные обходили наш дом стороной – чувствовали опасность. Даже клиентов у Колдуна стало меньше, а те, которые все-таки случались, старались побыстрее покинуть его жилище и редко возвращались во второй раз.