Старое кладбище

Романова Марьяна

– Разве вы недовольны? Разве плохо я свою работу делаю? Если хотите, я могу вообще здесь, в сарае жить.

Колдун только головой покачал да вздохнул тяжело.

На старом кладбище почти никогда не бывает людей – тишина, вековые дубы и липы, большинство могил так заросли бурьяном, что и оградок не разглядеть. Последние захоронения здесь проводились еще в пятидесятые, с тех пор все, кто испытывал нежность к местным мертвецам, либо сами присоединились к их сонму, либо разъехались кто куда, либо растеряли все силы тела и души, которые можно было потратить на почтение

чужой памяти. Город мертвых возле полуразрушенной церквушки, забытый всеми, кроме лесных сорок.

Недалеко от кладбища, сразу через небольшой березовый лесок, была дорога, соединявшая провинциальный городок с разбросанными рядом деревеньками и обрывавшаяся тупиком где-то в лесу. По ней почти никто никогда не ездил – не больше двух-трех машин в день, – в деревнях время замерло, как поросший ряской заболоченный пруд. Молодежь почти вся разъехалась, старики не любили перемещение – каждый выход из дома воспринимался так, словно их с корнями выдирают из земли, которая их питает и держит в мире живых.

И вот однажды в одну из деревень должен был приехать молодой парень по имени Денис. Было у него какое-то дело – то ли навещал дальнюю родственницу, то ли получил нехитрую подработку: баню кому-нибудь починить или сарай построить.

Было раннее утро, над полями висел туман, как огромное призрачное море. В машине играло радио – какая-то попса, парень старался вести неспешно и внимательно, красота рассветной дороги завораживала, несмотря на то, что он всю жизнь провел в этих местах и глаз его привык к мрачноватой нежности, которой было словно пропитано все окружающее пространство.

Это был не величественный сумрак северных гор, не выжигающая взгляд мертвенность Заполярья – нет, просто мягкий морок, который все, кто здесь оказывался, вдыхал вместе с прохладным влажным воздухом. Тихая, без привкуса драмы или истерики, эльфийская печаль, которой пропитываешься, как губка водой, незаметно для себя самого.

Денису оставалось проехать совсем немного, когда из колонок вдруг раздалось шипение, оно нарастало, перекрывая очередной попсовый мотив. Парень разочарованно покрутил ручку приемника, но, видимо, от города было уже слишком далеко, радиосигнал слабел. Он уже хотел вовсе выключить радио, когда ему почудилось, что сквозь помехи пробивается голос – высокий, женский, певучий. Может быть, наслоение другой волны. И было в том голосе что-то притягательное – хотелось разобрать, о чем говорят или поют. Должно быть, это была литературная передача, транслировали сказку или фантастический роман. Ясным, лишенным интонаций голосом актриса повторяла:

– …У дуба-то ветка оттопыренная, как для висельника специально росла… Веревка бельевая, не было другой – ничего, худенькая, выдержит, сойдет… На шее след багровый, лицо раздулось, челюсть набок съехала… Называли все красивой, а теперь смерть с другими уравняла – как кукла висит… Ветка удобная, да низко растет – ноги лисы обглодали… Мясо объели, ноги в клочьях кожи так на костях и висят… Платье белое, лучшее было, ноги костяные торчат… Три весны висела, никто не плакал по ней, не искал, не забеспокоился…

Встряхнул головой Денис – хорошо читала актриса, даже сквозь густые радиопомехи была очевидна мощь ее таланта. Голос как будто бы с того света. А текст какой-то липкий, как лужа патоки,

в которой барахтаешься как попавшая в плен муха. Тоскливый, но перестать его слушать невозможно, он как воронка, против воли затягивающая внутрь.

– Ветка удобная, да низко растет – ноги лисы обглодали… Мясо объели, ноги в клочьях кожи так на костях и висят…

Видимо, в студии что-то случилось – заело диск. Актриса снова и снова повторяла одни и те же слова об удобной для висельника низкой ветке дуба и о мертвой женщине в светлом платье, три года провисевшей на суку без внимания всех, кто был ею оставлен.

– Ноги лисы обглодали… Ноги лисы обглодали… Ноги лисы обглодали… – повторяло радио.

– Что за чертовщина, – вслух сказал Денис и всё-таки выключил приемник.

Настроение почему-то испортилось – ни красота тумана, ни предвкушение окончания дороги больше не радовали. Он сосредоточился на вождении, ушел в себя – в какие-то нарочито будничные свои проблемы. Вдруг ему почудилось, что впереди на дорогу из леса вышел олень – какое-то светлое пятно маячило в тумане, пришлось сбросить скорость, чтобы его не сбить.

Однако приблизившись, Денис увидел молодую женщину, которая медленно брела по обочине. Вид у нее был немного потерянный, и она даже не обернулась на звук приближающейся машины. Шла куда-то одна в такую рань – похоже, чувство самосохранения было у нее атрофировано. Мало ли кто на пустой дороге, а она даже голову не повернула!

Он подрулил поближе, ударил по тормозам, опустил стекло – только тогда женщина медленно обернулась.

На вид около тридцати лет. Узкое маленькое лицо, темные волосы заплетены в косу, растрепавшуюся от ветра и ходьбы, светло-серые, почти прозрачные глаза. Одета она была несколько старомодно и совершенно не по погоде – длинное светлое платье в мелкий цветочек – подол его был перепачкан в подсохшей глине. Голубой платок на шее. В таком платье – и по грязи пойти, это же надо было додуматься!

– У вас всё в порядке? – спросил Денис, поежившись.

Сырой холодный воздух ворвался в натопленную машину через открытое окно.

Женщина ответила не сразу, должно быть, целую минуту смотрела, спокойно, без эмоций, как будто бы пытаясь сфокусировать взгляд. Она выглядела как человек, которого опоили седативными препаратами. Денис расстроился и пожалел, что остановился. Эта женщина явно могла принести в его жизнь неприятности, ну как было проехать мимо: очевидно же, она выброшена кем-то по дороге, может быть, уже несколько часов бредет, сама не понимая куда. И теперь вместо спокойного утра ему предстоит везти ее обратно в областной центр, объясняться в милиции. Денис вышел из машины, обогнул ее, открыл перед незнакомкой дверцу.

– Садитесь… Да не бойтесь, не сделаю я вам ничего. У меня в салоне тепло. И даже есть термос с кофе.

Женщина уселась на переднее сиденье, голову к нему так и не повернула. Денису только и оставалось, что профиль ее точёный исподтишка разглядывать. Проехали километр, затем другой, она застыла рядом, как кукла.

– Вы местная? – решился заговорить Денис. – Кофе налить вам?

– Что? – наконец подала она голос. – Нет, не стоит. Я не люблю кофе. Ничего я не люблю…

– Куда отвезти вас? Мы правильно едем? Или воротиться в город лучше?