Старое кладбище
Шрифт:
Время как будто бы остановилось – Ангелина не могла бы сказать точно, сколько часов, а может быть, минут прошло.
В какой-то момент прабабушка засобиралась обратно: также молча встала из-за стола, спиной повернулась и как будто растворилась в воздухе.
На следующий день Ангелина проснулась от телефонного звонка – на три часа позже обычного. Голова раскалывалась, колени были слабыми, суставы крутило, как бывает при высокой температуре. В комнате так всё и осталось после вчерашнего – стол посередине, тарелки неубранные, фотография прабабушки. Странно, но крови на ней не было, как будто бы стерлась вся или впиталась.
Ангелина
Ангелина умылась холодной водой, нехотя прибралась в доме. Каждое движение ей с трудом давалось, через силу. Вроде и не сделала ничего – подумаешь, стол передвинуть и вымыть пару тарелок, а утомилась так, как будто весь день пахала без продыху.
Ну его к черту, такие развлечения, решила она, на диван укладываясь и тупо уставившись в телевизор. Непонятно, как старушка выдерживала такое годами?
Ночью она долго уснуть не могла, все ворочалась, мысли какие-то в голову лезли тревожные. В какой-то момент показалось, кто-то за спиной ее вот также вертится и мается. Обернулась – прабабка вернулась, Софочка. В кровать влезла без приглашения, лежит на самом краешке, на спине, вытянулась, как струна гитарная, а руки на груди крестом сложила. Ни дать ни взять, покойница в гробу. Только лицо к правнучке повернуто. И опять эта улыбка, а глаза – спокойные, отстраненные.
«Уходи… – слабо пробормотала Ангелина. – Не звала я тебя сегодня… Тяжело мне, я как-нибудь потом…»
Но покойница – не случайная знакомая, лишнее звено в веренице лиц, которому можно сказать: «Ну, как-нибудь созвонимся», – подразумевая, что это «как-нибудь» синоним «никогда». Один раз позвал, пригласил, кровью опоил – теперь так и будет она ходить за тобою молчаливой тенью, своего требовать.
У Ангелины палец заныл, тот самый, который она накануне иглой колола. И щекотная струйка потекла по руке – женщина удивленно руку к глазам поднесла – так и есть! Из крошечной ранки кровь пошла. Да где такое видано, чтобы рана от укола на следующий день не затянулась, кровоточить начала заново.
Прабабка же плотнее придвинулась, незаметно как-то, вроде и не шевелилась, лежала как статуя, а гляди-ка – она уже лежит совсем вплотную, так что можно почувствовать ее дыхание. Изо рта покойницы пахло сушеными цветами, пылью и формалином, наверное, так мумии пахнут музейные.
Ангелина с кровати вскочила, заметалась по квартире, прямо на ночнушку накинула кофту да на улицу выбежала. В подъезде даже рассмеялась собственной сообразительности: не будет же Софочка ее преследовать. Не получается в доме отделаться – ничего страшного, она на улицу пойдет, на центральную площадь, где даже по ночам полно гуляк.
Тяжело ей дался путь, ее знобило и потряхивало, слабость во всем теле была, а на лбу – испарина. Остановила таксиста-частника, тот ее пожалел даже: «Женщина, вам нехорошо? Случилось что-нибудь? Может, вас в больницу отвезти?» Она раздраженно отказалась. Во-первых, тупое половое обращение «женщина» такие, как она, вечные девушки, воспринимают почти как оскорбление, как будто бы у них молодость
Вышла на центральной площади, расплатилась скомканными купюрами, а таксист еще и от денег отказался, подумал – случилось что-то у нее, не наживаться же на горе чужом. В лицо ему купюры швырнула скомканные, этот жест – как пощечина. Он потом головой ей вслед качал – вот баба ненормальная!
Вид, конечно, у нее был еще тот. Час был еще не поздний, на улице полно народу, молодежь, подвыпившие работяги. Все провожали ее удивленными взглядами – вроде бы женщина приличная, ухоженная, красиво причесанная, а бледная как смерть, одета неподобающе, и глаза безумные.
Не знала Ангелина, что делать, куда пойти. В бар какой-то сунулась – охранники выросли перед нею как двое из ларца, не пустили. «У нас тут дресс-код», – говорят.
На улице было не то чтобы тепло, а на ней даже колготок не было, тонкая ночная рубашка и вязаный кардиган сверху. Вот и брела она куда глаза глядят и все время оборачивалась – не идет ли за ней Софочка? Но никого не было, и постепенно Ангелина успокоилась, ей даже немного лучше стало, дыхание выровнялось, настроение улучшилось. Теперь происходящее уже не казалось ей таким страшным, скорее она готова была посмеяться над собственной впечатлительностью.
Но домой, в одинокую квартиру, возвращаться все равно не хотелось. Там постель разобранная, сухими цветами пропахшая, и фотография на столе – б-р-р. Надо бы ее вообще выбросить – ну кто ей эта прабабка, эта Софочка? Зачем память о ней хранить, только квартиру захламлять, и без того тесную.
Она решила отправиться в гости – был у нее когда-то любовник, художник, у которого дома всегда было полным-полно народу. Гостеприимный дом, где есть вино, чай, какие-то сладости, смех и чьи-то впечатления. Жил он недалеко от центра города, пешком дойти можно.
Путь Ангелины лежал через старое городское кладбище – заброшенная церквушка и несколько десятков могилок, в основном позапрошлого века. Все ухоженные – постаралась городская администрация. Кладбище считалось памятником старины, потому что был на одном надгробье каменный ангел тончайшей работы. Возле ангела редкие туристы даже фотографировались – уж больно живым казался его скорбный необыкновенный лик.
И вот шла Ангелина по кладбищу и тут снова острую боль в пальце злополучном почувствовала. Как будто бы опять поранила его. Пошарила в кармане – так и есть, там брошка нашлась расстегнутая. Ну надо же так, в больное место второй раз уколоть, нарочно не придумаешь. К губам приложила, капельку крови высосала и поморщилась – кровь какая-то странная на вкус оказалась, горькая, как сок одуванчика. Отравленная как будто, в горле даже запершило. И вкус во рту остался – ржавый металл и горечь непроходящая. Ангелина под ноги сплюнула, не помогло. Шатало ее, как будто бы с алкоголем крепким перебрала. Качнуло ее – пришлось рукой за первый попавшийся предмет ухватиться, чтобы на ногах устоять. Холодный был предмет, руку обжег. Ангелина взглядом невидящим уставилась, муть перед глазами, звезды на небе сплелись в макабрическом хороводе, прямо перед нею лицо вдруг появилось из ниоткуда, каменное, большие пустые глаза, губы скорбно сложены, на носу скол – от времени. Ангел могильный – так и стояла с ним в обнимку.