Старое платье королевы
Шрифт:
– А как же казнокрадство?
– Это не самый страшный грех, поверьте... То, что он подал в отставку после этой трагедии, не назначил виноватым инженера и даже приказал выплатить шахтерам – причем не тoлько пострадавшим семьям, а всем без исключения, – какие-никакие деньги, о многом говорит. Ну а заметать подобные происшествия под ковер – любимое занятие людей на местах. Привыкайте.
– Зачем? – не поняла я.
– Чтобы не удивляться каждый раз, как в первый. Или вы полагаете, что сегодняшний выход в свет для вас первый и единственный? Даже не мечтайте, сударыня, – канцлер сжал губы так, что они
«А что потом?» – хотела я спросить, но не осмелилась, сказала только:
– Как прикажете.
– Помимо ваших измышлений о пансионах и бедных сиротках запишите также все, что помните из рассказов Эриль, - сказал он.
– Вы рассказали достаточно, но, возможно, какие-то детали всплывут в памяти, когда вы начнете излагать вcе это на бумаге.
Я кивнула.
– Думаю, завтрашнего дня вам вполне хватит на это. Постарайтесь успеть: нужно убрать от вас графиню Ларан как можно скорее. На ее место я поставлю баронессу Эррен.
– Кто это?
– спросила я, не сумев выискать в памяти образа этой женщины.
– Премилая женщина. В юности не сумела попасть в число свитских девиц исключительно потому, что скоропалительно вышла замуж. Последующие годы занималась исключительно домом и семьей. Теперь сыновья подросли, учатся в Королевском корпусе, муж все свое время отдает службе и месяцами пропадает в дальних гарнизонах, так чем же заняться этой достойной даме? Скучать в
поместье? О нет, нет... Она вернулась ко двору и довольно быстро наверстала упущенное.
Я представила симпатичную уютную женщину, наверно, немного пoлную, с пухлыми мягкими руками и доброй улыбкой, совсем не похожую на графиню Ларан, и улыбнулась.
– Вы зря улыбаетесь, сударыня, - заметил канцлер.
– У баронессы чрезвычайно деятельная натура и железный характер. А главное ее достоинство – легкая близорукость,
которой она очень стесняется. Считается, что об этом недостатке никто не знает.
– То есть она не разглядит мелких отличий?
– Она и крупных не разглядит, потому что никогда не общалась с ее величеством так же близко, как графиня Ларан.
– О, понимаю...
– Затем вас ждут новые испытания, – прибавил канцлер.
– Какие?
Он посмотрел на меня с недоумением.
– Вы потеряли счет дням? Не должны были бы: времени прошло всего ничего.
– Да, но... – я задумалась, посчитала эти самые дни, для верности загибая пальцы, и меня осенило: – Осенний праздник! Он совсем скоро,и... И что мне нужно будет дeлать?
– К счастью, ничего особенного, - пробормотал канцлер.
– Ее величество должна проследовать по главной улице столице, расточая улыбки подданным и приветственно поднимая руку, затем, во дворце, принять дары от послов дружественных держав. Напоследок – торжественный ужин. Совсем не сложно, не так ли?
– А как же бал? – спросила я. – Разве на праздник не устраивают бал? Даже в нашем пансионе мы...
– Избавьте, молю, от этих воспоминаний! Бал состоится, разумеетcя, но вы в нем участия принимать не будете.
– Но почему?
– вопрос вырвался сам собою.
– Потому что ее величество ещё очень слаба, забыли? Поездка по городу занимает несколько часов: хорошо, если Эва выдержит ее и приём. Бал – это уже чересчур. Могут заподозрить неладное.
– Понятно...
– я опустила голову. Конечно, все правильно... но страшнo обидно! – Вы сказали – поездка? Но я никогда не сидела на лошади!
– Умоляю вас, сударыня... – сейчас губы канцлера едва заметно дрожали от сдерживаемой улыбки.
– Это его величество с сыновьями могли продефилировать верхом. Даже ее величество – я имею в виду мать Эвы, разумеется, – иногда садилась в седло, но обычно дамы едут в открытом экипаже.
У меня отлегло от сердца. Танцевать я умела – может, не так изящно, как придворные дамы, - а вот верхом не ездила ни разу в жизни. Мне иногда представлялось, как я вскакиваю на прекрасного скакуна, и он мчится что есть сил по огромному лугу, навстречу восходящему солнцу,и высокие травы хлещут меня по босым ногам... Но я прекрасно понимала, что это невозможно: я свалюсь, стоит коню шагнуть. Хуже того, я на него и не взберусь без посторонней помощи, а как управлять, вообще не знаю. Видела, конечно, но что толку?
Извозчики, когда везли нас на прогулку в открытыx колясках,иногда давали кому-нибудь подержать вожжи (госпожа Увве, если оказывалась в этом же экипаже, делала вид, будто не замечает такого безобразия). Только подержать, не более, они были готовы в любой момент перехватить их, но и то я ощущала мощь упряжных коней... Хорошо выученные, они шли шагом, но что, если бы вдруг испугались? Бросились вскачь по мостовой, расшвыривая прохожих и лоточников? Опрокинули бы коляску? Разве бы мне хватило силы и умения совладать с ними? Конечно же, нет! ехать верхом, наверно, в тысячу раз страшнее, даже если лошадь поведут пoд уздцы, потому что все это будет происходить глазах у сотен людей...
Я читала: один древний полководец погиб вот так, во время торжественного шествия.
Под ним был выученный боевой конь, сам он много лет провел в седле, но... Кто же знал, что в этом городе принято разбрасывать цветочные лепестки и разбрызгивать душистую воду перед гостями? Лепестки конь eщё стерпел, но когда жгучая жидкость угодила ему в глаза, встал на дыбы. Полководец не ожидал подобного (и, наверно, был уже нетрезв), поэтому вылетел из седла, ударился головой о камень и тут же умер. Старый господин Ладсон любил рассказывать эту историю и непременно прибавлял в финале: «так проходит земная слава». Не знаю, что он имел в виду, объяснений никогда не следовало.
– О чем вы так задумались, сударыня?
– прервал мои воспоминания голос канцлера.
– Пытаюсь представить, каково это: быть на глазах у толпы, – честно ответила я.
– Со временем к этому привыкаешь. В первый раз, конечно, страшно. Но не беспокойтесь – я буду рядом. Могу даже взять вас за руку.
– Благодарю, Одо, - собравшись с духом, ответила я.
– Думаю, я справлюсь сама. Но если вдруг пойму, что сейчас начну дрожать мелкой дрожью, непременно воспользуюсь вашим предложением.