Старший оборотень по особо важным делам
Шрифт:
– А твой какой интерес?
– Чибиса закрыть плотно, ты это знаешь...
Арнаутов что-то прикинул, вздохнул:
– Она такого горбатого лепит.
– Имеет право, согласно 51-й статье Конституции. Ну что тебе ее показания, Коля? Ты форму гаишную нашел, ствол с убийства нашел. Вот это – реально. А показания – сегодня она их дала, завтра отказалась и жалобу написала.
Арнаутов постоял молча, подумал. Посмотрел внимательно на Карташова и так же молча ушел в кабинет.
Часом позже Карташов отвез Юлю домой.
Они
Карташов говорил:
– Вот из-за таких милицию и не любят. Скажи ему про честь офицера – он даже не поймет, о чем речь. Я, конечно, тоже не ангел. И работа у нас грязная, но есть же границы.
Обсуждение Арнаутова Юлю интересовало мало. Пережила – и ладно. Бог даст, больше с ним не придется увидеться.
Она спросила:
– Скажите, что с Романом случилось? Из-за чего это все?
– Роман мне звонил. Сказал, его подставили, вот он и ушел в бега. Врагов у него хватает, это точно. Но и друзей не мало. Так что так просто мы его не отдадим. – Карташов ободряюще улыбнулся.
– Спасибо.
Они приехали. Карташов остановил машину, не заезжая во двор.
– Идите домой, успокойтесь. Отдохните. Наведите порядок. Там, наверное, все вверх дном после обыска?
– Да уж... – Юля вспомнила, как Арнаутов с компанией перетряхивал ее вещи, и невольно поежилась.
– Ну вот, живите, ни о чем не беспокойтесь. – Карташов протянул визитную карточку. – Звоните по любому поводу в любое время. От ментов отмажу, от бандитов прикрою.
– Спасибо!
– Да не за что. Роман недавно задержал бандита, за которым я гонялся несколько лет, так что я у него в долгу.
Юля подумала, что надо бы сказать что-то менее банальное, чем очередное «спасибо» и «до свидания», но ничего в голову не пришло, и она открыла дверь машины:
– До свидания.
– Счастливо!
– Роман Георгиевич, не ждал! Яичницу с колбасой будете?
Когда Шилов пришел, Миша Краснов как раз готовил себе обед и, открыв дверь, сразу скрылся на кухне.
Сняв куртку, Шилов прошел в комнату. Гитара была снята со стены и лежала поперек кровати – видимо, Миша пробовал музицировать. А кроме этого, со времени его последнего посещения вроде бы никаких изменений.
Шилов посмотрел в окно. По дороге сюда он много раз проверялся, но все-таки... Нет, подозрительных людей и машин не наблюдается. Хотя сейчас все кажутся подозрительными.
Жестяной тазик на полу был почти полон. Шилов сел перед ним на корточки, слегка стукнул по ржавому боку – по воде побежали ровные круги. Пробежали и успокоились, отразив лицо Шилова. Лицо было не слишком веселым. Роман улыбнулся – улыбка получилась кривой. Как, наверное, и положено оборотню.
Миша принес из кухни сковородку с яичницей.
– А водка есть? – спросил Шилов.
– Случилось чего?
– Да так, по мелочи. Но тебе знать полезно.
Нашлась почти целая
– Да, попадалово, – оценил Миша. Сказать, что он испугался или хотя бы сильно приуныл, было нельзя – видимо, Краснов начал уже привыкать к тому, что жизнь постоянно меняется.
– Да ладно, образуется все. Кроме меня и ребят никто про эту квартиру не знает. Ну, а повяжут меня, так мужики что-нибудь придумают.
– Я-то тут... Я-то чего? Я-то не о себе, я о вас!
– Ладно, давай на «ты» и по последней, – Шилов кивнул на пустые рюмки, и Миша взялся за бутылку, в которой оставалось уже меньше ста граммов.
Наливая, сказал:
– Только не по последней, а по крайней.
Чокнулись, выпили. Шилов перебрался со стула на кровать. Взял гитару, попробовал струны. Толком играть он не умел. Так, баловался немного в школьные годы, когда увлекался рок-музыкой, да в армии выучил несколько простых песен.
Миша посмотрел с интересом, ожидая, наверное, что Роман сейчас выдаст что-нибудь эдакое – или «Мурку» и «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла.», или наоборот, «Прорвемся, опера!» Но Роман только перебрал струны, взяв несколько несложных аккордов, и заговорил о делах:
– Я вот что думаю: уехать тебе надо. На Камчатку. У меня там ребята хорошие есть. Оленинки поешь, тюленя бить научишься.
– А дело, суд, показания мои?
– Не знаю. Пока не знаю, Миша. Может, и не будет ничего. Может, оправдают всех, а тебя посадят. Может, наоборот. Может, вместе сидеть будем. Уехать тебе надо.
– Можно сигаретку?
– Да, бери, конечно.
Краснов закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, сказал:
– Да не поеду я! Все равно поймают. Лучше с вами.
– Миш, ты никому ничего не должен.
– Должен. Себе.
– То же мне, народоволец нашелся. Грохнут тебя или посадят.
– Слушай, – Миша усмехнулся, – между прочим, из нас двоих я – не в розыске. Давай, я тебя спрячу? На севере много укромных мест.
Шилов покачал головой:
– На север я всегда успею. Правду надо узнать.
Напротив окна девяносто седьмой камеры, уже за территорией четвертого изолятора, находился большой недостроенный дом, в который приходили друзья и родственники заключенных, чтобы «покричать» своим. Иногда их оттуда сгоняли, но обычно общение шло беспрепятственно, главное, чтобы «свой» услышал и подошел к окну камеры.
– Э-э-й, триста двадцать шестой!
– Ты посылку получил?!
– Саша, я тебя люблю!!!
На стене дома большими кривыми буквами было написано: «Мелкий, мы с тобой!», и этот лозунг точно характеризовал положение дел: в дом приходили кричать кореша и подруги всякой мелюзги, влетевший за угоны, гоп-стопы и квартирные кражи, а люди серьезные имели другие возможности передать инструкции оставшимся на воле сообщникам или скорректировать показания с арестованными подельниками.