Старуха 3
Шрифт:
— Но я до сих пор понять не могу, почему эти танки только на ГАЗе делаются?
— Вы меня об этом спрашиваете? Это вопрос не ко мне, а к руководству остальных заводов. Про Ленинград я могу ответить, но не уверена, что вам мой ответ понравится.
— Так давай проверим!
— Там конструктора… товарищ Гинзбург творит страшные чудища и пытается их протолкнуть на вооружение армии. Поскольку мозгов у него мало, а гонору много, он пытается впечатление создать монструозностью своих поделок, вообще не думая, как они воевать-то смогут. Но он понимает, что если завод перейдет на производство настоящих машин, все вокруг поймут, что он — пыжащееся ничто, поэтому любыми способами отказывается от производства чужих для него машин. А у НТК нет задачи спорить с местечковыми хозяйчиками, наша задача — делать то, что страну защищать будет, так что Ленинград отпадает. В Сталинграде сложнее: там
На самом деле «Терминаторы» официально выпусках «ГАЗ», но не в Городце, а на так называемой «четвертой площадке», официально именуемой «Арзамасским трактороремонтным заводом». И завод действительно трактора ремонтировал, однако все же главным прежназначением завода было как раз производство бронированных машин. Не только танков, но и обычных броневиков, производимых на базе серийных грузовиков. И таких броневиков выпускалось там много, а вот танков, изготавливаемых в нескольких отдельных цехах — мало. На заводе строилось еще пять новых цехов, но их и строить-то начали только этим летом — однако дела было даже не в том, что цеха достроить не успели (по планам их должны были закончить еще до ноября), а в том, что не самое простое оборудование для этих цехов в лучшем случае можно было ожидать следующей весной — а спешить с его производством всяко смысла не было так как рабочих, которые на этом оборудовании работать будут, предстояло еще с год учить И товарищ Сталин это прекрасно знал…
Двадцать седьмого сентября в Ленинграде товарищ Киров собрал нескольких иностранных торгпредов, дипломатов разного ранга и иностранных же журналистов — всех, до кого смог дотянуться. Официально он всех пригласил на торжественное открытие «международного торгово-выставочного центра» (который, вообще-то, планировали открыть к седьмому ноября и сам Киров не понял, почему всех нужно так срочно приглашать на открытие еще неотделанного внутри здания). Но когда народ собрался и Киров поднялся на выстроенную для такого случая трибуну, к нему подошел какой-то человек — и Сергей Миронович вместо торжественной речи сообщил, что «ожидается сенсационное событие и он всех приглашает своими глазами все увидеть». Большинство собранного народа с интересом погрузились в два классных вагона и паровоз быстро повез всех в сторону Белоострова. А спустя всего лишь час по мосту через Сестру проехал товарный поезд, из которого во все сторону кто-то стрелял. То есть не вообще во все стороны, а в сторону финского пограничного поста…
Рано утром с помощью «группы финских коммунистов-подпольщиков» заключенные концлагеря возле деревни Перкъярви перебили охрану, затем захватили идущий в сторону границы эшелон на ближайшей станции Перкъярвен, откуда успели даже телеграмму послать в Белоостров — а затем на всех порах помчались на этом эшелоне в сторону СССР. В двух местах бывшим заключенным (и, конечно, коммунистам-подпольщикам) пришлось поезд остановить и немного пострелять по финским солдатам (перед Терийоки, чтобы перевести стрелку и перед мостом через Сестру, так как там финны успели даже пушки развернуть навстречу эшелону) — но в целом побег прошел успешно. На глазах иностранцев с поезда сошло почти двести человек, не упустивших возможности поделиться с журналистами ужасами финского концлагеря — и это действительно стало сенсацией.
Только сенсацией это стало все же не везде, а только в Швеции: корреспондент шведской газеты был легко ранен финской пулей (со стороны финского погранпоста эшелон обстреляли из пулемета), и шведская пресса о таком зверстве умолчать не смогла. А в других странах пресса об инциденте даже на последних полосах газет заметочку тиснуть постеснялась. Но двадцать седьмого война все равно не началась. А началась она тридцатого, когда финны внезапно обстреляли из пушек Белоостровский вокзал…
Менее удачного времени для обстрела финны просто выбрать не могли, но они были уверены, что «все делают правильно». Потому что оказалось, что в захваченном поезде шесть последних вагонов были загружены снарядами для немецких семидесятипятимиллиметровых пушек. При том, что официально немецких пушек в финской армии не было…
Вообще-то у финнов в артиллерии был тот еще зоопарк: две с половиной сотни оставшихся еще с дореволюционных времен русских трехдюймовок, с полсотни шведских «Бофорсов» калибром семьдесят пять миллиметров (но с отличными от германских снарядами), дюжина пушек «норвежских» — тоже изготовленных на заводе Бофорса, но
Поезд, оцепленный красноармейцами, просто стоял на третьем пути станции в ожидании «международной комиссии», а финнам почему-то даже в голову не пришло, что вагоны со снарядами были разгружены в первую же ночь. И они обстреляли станцию именно в тот момент, когда к ней подходил поезд и членами этой самой комиссии, в половине седьмого утра…
Речь товарища Молотова по радио была краткой: «мы не бандиты, не обстреливаем мирные станции без предупреждения — но раз обстреляли нас, то воспринимаем это как нападение на СССР и объявляем бандитскому режиму Финляндии войну». И сразу после того, как товарищ Молотов (человек широчайше образованный и вообще умница) повторил сказанное по-английски и по-немецки, две дивизии войск КГБ перешли границу. То есть мост через Сестру красноармейцы захватили уже через пару минут после начала обстрела станции с финской стороны, но это было лишь «полностью оправданной и соответствующей международным соглашениям операцией по пресечению неспровоцированного обстрела»…
Маннергейм учел, казалось, вообще всё. У него в армии было чуть более трехсот тысяч хорошо вооруженных солдат, запасы различных боеприпасов, прочего вещевого довольствия. А у СССР, как он прекрасно знал, в окрестностях Ленинграда (вплоть до Москвы) имелось от силы полторы сотни тысяч бойцов, а почти все танки были отправлены на войну с Японией. Но все же кое-что он упустил: во-первых, бойцы были тут из состава войск КГБ, а полторы сотни «Терминаторов» по боевой мощи превосходили три, а то и четыре тысячи БТ. В том числе и потому, что снаряды к ним подвозились многими тысячами бронеавтомобилей, которым помешать с воздуха не удавалось из-за того, что вся финская авиация (больше пятисот самолетов) была уничтожена в первые два дня боев. И даже пушки к фронту подвести не удавалось: с воздуха все перемещения отслеживали «проклятые коммунисты» и с воздуха же уничтожали всё, что двигалось в сторону фронта. А через неделю им и уничтожать стало нечего: вменяемы финские офицеры-снабженцы просто перестали возить боеприпасы на фронт: проще их было просто сложить где-нибудь в тихом месте и ждать, когда фронт к этому месту сам приблизится…
Потому что через неделю на финском фронте действовали уже четыре советских дивизии, которые пресловутую «линию Маннергейма» прошли, вообще ее «не заметив». Там, по большому счету, и замечать особо нечего было: меньше двух десятков серьезных ДОТов и чуть больше «несерьезных» — но все они уничтожались буквально в первые же минуты после первого выстрела: когда в амбразуру влетает пятнадцатисантиметрового калибра противотанковая ракета, гарнизон ДОТа почему-то воевать сразу передумывает. А направить туда ракету с расстояния в пару километров операторам удавалось восемь раз из десяти. С пулеметными ДЗОТами было сложнее — то есть в маленькую амбразуру было попасть сложнее, однако даже если рядом с таким ДЗОТом взрывается заряд помощнее, чем у главного калибра какого-нибудь линкора, то выяснялось, что в амбразуру попадать тут вообще не обязательно…
Точно так же ракетами уничтожались финские пушки — так что Вера вообще не удивилась, когда спустя две недели после начала войны советские войска вошли в Хельсинки. Ну вошли — и вошли, было бы странно, если при таком превосходстве в вооружении бойцы Лаврентия Павловича там еще задержались бы.
Однако больше всего быстрой победе способствовало осуществленное по предложению Берии «моральное воздействие» на финских солдат: перед штурмом каждого населенного пункта над ним разбрасывались сотни и тысячи листовок с одним и тем же текстом. И после двух случаев, когда финны такое предупреждение проигнорировали и убедились, что «русские не шутят», штурмы именно поселков и городов прекратились за ненадобностью — а предупреждение было очень простым: