Старуха 3
Шрифт:
— Уважаемые финские коллеги, солдаты и офицеры! Перед вами стоит выбор одного из трех вариантов: вы остаетесь в населенном пункте и там умираете — как подонки, попытавшись прикрыться гражданскими, потому что мы снесем этот пункт с лица земли артиллерией. Вы можете выйти в чистое поле и умереть там — как идиоты, потому что мы вас в поле смешаем с грязью снарядами, но сохранив честь, так оставите гражданских живыми. Или, наконец, можете просто уйти к себе в тыл или сдаться в плен — тогда вы останетесь живы и впоследствии вернетесь к своим семьям после нашей победы.
Первые дней
После того, как Маннергейм подписал акт о капитуляции, снова поднялся вопрос о том, «что делать с Финляндией» — но у Сталина на столе уже лежала Верина записка с предложениями по этому вопросу. Начинающаяся словами «поскольку почти все финны сейчас воспитаны в духе фашизма и русских люто ненавидят, вариантов у нас немного»… Обсуждение вопроса длилось два дня, с руганью, переходящей в матерщину и чуть ли не драку — но все же удалось придти к согласию. Правда, как не преминул отметить Валентин Ильич, «все остались одинаково недовольны принятым решением», на что Лаврентий Павлович немедленно возразил:
— Старуха — та точно будет довольна. Нам остается лишь что-то сделать с Норвегией — и тогда она вообще счастлива будет.
— А что Норвегия? — хмыкнул Иосиф Виссарионович, — куда они денутся-то?
— Ничего с Норвегией делать не надо, — меланхолично подтвердил Вячеслав Михайлович, — они уже согласились с нашей нотой и единственное, о чем попросили, так это дать им не две недели, а месяц для выполнения поставленных условий. По крайней мере наши представители уже допущены в лагеря для интернированных, причем не только дипломаты, но и командиры армии. Вы, Лаврентий Павлович, это и сами должны уже знать, армия-то там в основном ваша.
— Да знаю я, и месяц мы подождать согласились уже. Я имел в виду, когда норвежцы нам всех интернированных передадут, то Старуха полностью счастлива будет.
— Откровенно говоря, я так и не понял, в чем ее счастье в этой ситуации заключаться будет, — высказался Климент Ефремович.
— У Старухи откуда-то очень интересные сведения о залежах всяких полезных ископаемых на той территории, а вот осваивать эти месторождения некому. И как раз пленных солдат она на эту работенку и хочет направить. Хакон седьмой полностью согласился, что если мы переданным нам интернированных норвежцами солдат отправим на эти рудники…
— Мы предоставим всем возвратившимся из Норвегии финским гражданам работу, — немедленно поправил Берию Тихонов, — чтобы они могли заработать себе на жизнь и не испытывали нужды. То есть мы даже к поверженному врагу проявляем милосердие…
Иосиф Виссарионович не удержался и рассмеялся в голос:
— Ну да, мы вообще во все стороны милосердием прыскаем! После нашего ультиматума Хакон согласился бы, что отрубание голов всем переданным нам финнам было бы актом милосердия: ведь головы-то рубят, чтобы они не мучились!
— Однако нельзя не согласиться, что обустройство будущих рудников, если оно будет вестись по стандартной процедуре НТК, обеспечит этим солдатам уровень жизни даже повыше, пожалуй, чем они у себя до войны имели.
— И все мы боимся, что она нас заругает, если мы что-то неправильно сделаем, — рассмеялся уже Валентин Ильич. — Ладно, посмеялись и будет, по персоналиям у кого-то замечания имеются?
— Не замечание, а… — Климент Ефремович немного замялся. — Андрей Александрович потянет автономную республику? У него же опыта работы с нацменьшинствами…
— Мы ему, безусловно, поможем, — ответил Сталин. — И, насколько я понимаю, ему очень поможет в работе Вера Андреевна, тем более поможет, что мы, по сути, ее план приняли — а это значит, что она все уже тщательно продумала.
— Ну да, продумала, — как-то криво усмехнулся Тихонов, — два новых цементных завода полностью на эту Саамо-Финскую АО работать теперь два года будут…
— А взамен мы получим… — начал было Лаврентий Павлович, но Валентин Ильич ему договорить не дал:
— Да знаю я! Но Старуха опять шведов подкармливать собирается со страшной силой, ей, видите ли, советские рельсы не нравятся!
— По поводу рельсов я с ней уже говорил, и вынужден с ней пока согласиться: пока вся шведская сталелитейная промышленность будет делать рельсы для Саамской республики, она не сможет делать оружие для Гитлера и поляков. И то, что мы за это немного переплатим… хотя в любом случае мы ни копейки на это, как и всегда во всех ее затеях, не потратим. Так что… да, Вячеслав, с Хаконом по поводу саамского референдума у тебя сейчас кто работает?
— Никто. У нас ни у кого просто нет понимания о том, что, собственно, следует обсуждать. А когда все в Европе упокоятся, то, думаю, с норвежским королем пусть почетная гостья шведского поговорит: у нее почему-то такие разговоры очень убедительными получаются. И хорошо, что мы ее сюда сейчас не пригласили — а то вышли бы из кабинета и долго думали бы, какого рожна мы такие идиотские постановления приняли.
— Вроде она ничего особо идиотского никогда не предлагала, — с легким сомнением в голосе ответил Лаврентий Павлович. — Или я что-то пропустил?
— Пропустил, — довольно усмехнулся Валентин Ильич, — потому что ты уже просто привык. А для свежего человека поначалу все ее идеи кажутся идиотскими, и лишь когда они воплотятся…
— Товарищи! — уже всерьез возмутился Иосиф Виссарионович, — мы здесь собрались чтобы Старуху обсуждать или серьезные вопросы решать?
— А это почему-то всегда получается одно и то же, — тихо проговорил Берия. — То есть когда что-то касается производства чего угодно, то без упоминания Старухи вопросы не решаются.
— А может ее тогда главой государства нам назначить? — саркастично вопросил Климент Ефремович.
— А я бы не отказался, — ответил ему Сталин. — Но она сама не хочет, и не потому что не хочет, а потому что, как она говорит, на такой работе сгорит за месяц. А на нынешнем своем месте она светит нам потихоньку — и пользы стране от этого в разы больше. Так что… Лаврентий, завтра с утра ты сначала Жданова в обстановку посвяти, а в два мы уже вместе первоочередные вопросы обсудим…