Старый дом (сборник)
Шрифт:
Эх, как мне не хватает этой самой опоры! И где мое "законное" место на этой большой земле?
Наконец, с фермой мы покончили. Дядя Олексан неспешно обошел кругом, осмотрел наши труды придирчивым глазом и сказал: "Кажись, все, дело к концу". И, подмигнув мне, добавил: "А дело без конца — что кобыла без хвоста! Смекай, Олешка".
…Теперь мы готовим сруб под новый свинарник, весной его поставить на фундамент — дело нехитрое. Нас, строителей, собралась целая бригада: зимой в колхозе дел меньше, мужчины свободные. Работа идет весело, дружно, наверно, по всему
— Эх, старушка-матушка, да ещ-що…
Это густым, осипшим на морозе голосом выводит дядя Олексан. Чуть выждав, мы разом выдыхаем из десятка грудей:
— …взяли!
Толстое, в два обхвата, мерзлое бревно с удивительной легкостью устремляется наверх: это так называемое "череновос" бревно. А после я смотрю и не верю своим глазам: неужели этакую махину подняли мы? Да, великая вещь — артельная работа. Дядя Олексан не зря часто повторяет любимые свои слова:
— Одному и щепочку поднять несподручно. Потому и плотники завсегда артельно работают. Дружно не грузно, а врозь хоть брось, как в пословице говорится. В одиночку и мед горек, а в семье каша гуще!
Я стараюсь изо всех сил, бегу туда, где труднее. Плотники — народ на язык острый, чуть заметят, что "волынишь", без хитростей в глаза скажут, насмешками изведут. И сразу пропадет всякая охота "волынить". Бедняге Часовому дядя Олексан как-то во время перекура посоветовал:
— Ты, Иван, через силу не старайся, надорвешься… Ежели чирей у тебя на загривке сидит, не беспокой его, пущай дозревает…
И посыпались со всех сторон участливые замечания, советы:
— Ишь ты, хозяина сыскал, а!
— Как бы не раздавил ты своего барина раньше времени, Иван!
— Э-эх, надо же такому случиться…
Часовой растерянно жмется, озирается кругом и бормочет:
— Ну что вы, мужики… Чирья у меня и не бывало, откуда взяли? Шутники, ей-богу…
Довели-таки человека: теперь Часовой чуть ли не первым подставляет плечо под лесину, согнувшись в коленях, идет мелкими шажками, кряхтит: "Ах, мужики… такое скажут… Напраслину возводят, другой послушает и поверит…"
А дядя Олексан подбадривал нас:
— Дружней, ребята! Вполплеча работа тяжела, оба подставишь — легче справишь!
Воздух чистый, сухой, с каждым выходом изо рта вырывается струйка морозного пара и тут же тает. Но я не чувствую мороза, даже скинул фуфайку: легче работать. Весело перекликаются наши топоры, звоном отвечает промерзшее дерево. Работаем молча, лишь время от времени устало разгибает спину тот или другой плотник, склонив голову вбок и прищурив глаз, проверяет "по нитке" свою работу. И опять перестук топоров, звон дерева. До перекура остается долго, а поясница начинает ныть, все чаще приходит в голову: не забыл ли дядя Олексан крикнуть свое: "Шабаш, ребятки!.."
Мой дружок Генка Киселев на тракторе подтаскивает к стройке длинные хлысты. Дороги ему не нужно, прет напролом по снегу. Бывает, забуксует трактор, сердито зарычит, из-под гусениц летит снежная каша; тогда Киселев пятит машину назад, рывком бросает снова вперед на снежный вал, и стальная громадина, содрогаясь всем корпусом и задрав тупой передок к небу, шаг за шагом взбирается на гребень заноса. Похоже, будто ледокол пробирается во льдах. Порой трактор
Пока плотники курят, я забираюсь в кабину трактора, устраиваюсь рядом с Генкой, он объясняет мне назначение рычагов, педалей, кнопок… В школе на уроках физики мы изучали устройство дизельных моторов, я мог с закрытыми глазами начертить на доске схему их работы. Но здесь совсем другое дело: знакомый до мелочей дизель кажется чужим, я заново открываю его, знакомлюсь вторично. Со мной это происходит нередко: заново открываю для себя давно известные по книгам вещи, предметы, понятия. Например, летом в городе, оставшись на ночь в общежитии института, я, как зачарованный, стоял перед электроплиткой, тогда я видел это чудо впервые (ведь в Чураеве нет электричества!). И сколько еще на свете вещей, о которых я хорошо знаю по книгам, по рассказам учителей, но которых я ни разу не видел, руки мои не притрагивались к ним!
Заметив, что я тяну рычаг не в ту сторону, Генка делает большие глаза:
— Куда тянешь, чудак! Моментально машину забухаешь! Я ж тебе показывал! Эх, друг, механик из тебя аховый…
Последние слова Генка произносит добродушно, и я не сержусь на него.
Стараясь сгладить свою оплошность, спрашиваю Генку о другом:
— Как идет твоя учеба?
Киселев морщится, крутит головой:
— Пять прогулов за мной, лысый его возьми! То ночная работа, то ремонт… Трудно, Лешка, после смены за партой сидеть. Раз на уроке натурально захрапел. Не выучился в своё время, теперь приходится себя ломать. Сидишь в классе, а на уме другое… — Генка задумался на минутку, потом неожиданно с силой хлопнул меня по плечу: — Ничего, друг, выдюжим, даешь аттестат! Кто сказал "Тяжело в ученье, легко в труде"?
— Суворов…
— Вот и наврал! Запомни, Лешка, раз и навсегда: это сказал Киселев Геннадий, тракторист и по совместительству ученик восьмого класса!
Генка довольный хохочет, а я думаю: "Тебе, Генка, хорошо, ты дорогу свою ясно представляешь. А мне не так просто. Ты обязательно получишь аттестат, будешь засыпать за партой, обедать в кабине трактора, но своего добьешься, в этом нет сомнения. А дальше… Интересно, что он думает делать потом?"
— Потом? Потом кошка с котом! — Но тут Генка становится серьезным. — Дальше я дорожку пробью, будь спокоен. Для начала мне во как нужен аттестат!
А потом… Что, институт? Ну, это еще как сказать, дальше видно будет. И вообще, Лешка, в наше время редко кого увидишь без среднего образования. Явление, так сказать, массовое. Вон, сколько ребят со средним образованием в РТС, и ничего, работают. Вот и я решил не отставать, иначе получится, что один ты не в ногу с ротой шагаешь. Или, скажем, познакомлюсь с девушкой, у нее высшее образование, диплом и все такое прочее. Вот и будешь выглядеть рядом с ней как… ну, вон как тот чурбак неотесанный. Понял?