Старый дом (сборник)
Шрифт:
— Выпьешь в честь встречи?
— Нет, Сергей, извини, я не хочу.
— Ого, слышь, отец? — деланно засмеялся Сергей и, помедлив, поставил стакан на стол. Прищурившись, стал приглядываться ко мне. Он был уже заметно пьян, но старался не показать этого. — Или… брезгуешь выпить со своим родителем и родным братом? А? Охо-хо, Алексей Петрович, уважь, пожалуйста!
Меня неприятно кольнуло кривлянье Сергея.
— Брось, Сергей… Я сказал, пить не буду. Угощай отца, маме подай, а я не хочу.
Сергей прикусил губу, уставился на меня тяжелым взглядом.
— А ты, браток, не учи меня! —
Сергей перешел на крик. Мать вышла из-за перегородки, с укором скрестила руки на груди.
— Сергунь, ты бы ложился, устал, поди, с дороги… Ляг, выспись. Олешке тоже утречком рано вставать…
Мягкий голос матери подействовал на Сергея, он сник, сгорбился.
— Ладно, мама… И в самом деле, устал я что-то с дороги, разморило… Спать хочу… найдется у вас для меня местечко?
Вскоре он разделся, лёг на широкой лавке и, свернувшись под тулупом, негромко захрапел. Отец медлил ложиться, сидел за столом, дрожащей рукой поглаживал культю. Она тоже заметно подрагивала, точно жила своей, отдельной жизнью. Но вот отец поднялся, потянулся за костылями и огромной подбитой птицей запрыгал к своей лежанке. Мать убрала со стола ополовиненную бутылку, неслышно дунула на лампу. Стало темно, беспокойная тишина заполнила дом.
Больше недели свирепствовал буран, солнце не показывалось из-за туч, а с севера дул и дул слепящий, выжимающий из глаз слезы ветер. Снег в воздухе, на земле, проникает через самые, казалось бы, немыслимо малые щели. У нас между двойными рамами насыпало целый сугроб.
Между домами, в прогалах остались после бурана огромные застывшие снежные валы с причудливыми, точно изваянными гребнями. Мальчишки с восторгом штурмуют их, утопая по пояс в снегу. Мне становится немножко грустно: кажется, лишь вчера я так же радовался сугробам, а сейчас с нетерпением жду, когда они исчезнут. Еще только ползимы прошло, а я так жду весну!..
Завтра Новый год. От кого-то я слышал: "Как на Новый год, так и весь год". Пока учился, было привычно встречать Новый год в школе, там у нас каждый раз устраивали бал-маскарад. Правда, маскарадных костюмов у меня не было, но среди своих ребят и без того веселья хватало. До недавнего времени я не слишком задумывался над тем, как встречу наступающий год. Представлялось, что пути-дороги проложены на много лет вперед, и не стоило об этом беспокоиться заранее. Думалось так: окончу среднюю школу, поступлю в институт, а дальше… Дальше, конечно, стану инженером… Словом, о будущем я не слишком беспокоился.
Накануне вечером вся наша семья собралась вместе. Мать была занята вязанием: запасает на нас, троих мужчин, теплые шерстяные варежки, носки. Керосиновая лампа горит красноватым светом, матери приходится вплотную придвигаться к огню, быстрые молнии играют на ее проворных спицах. Не дождусь, когда вспыхнет электрический свет. Не я один — все ждут. Поговаривают, что от Камы протянут высоковольтную линию, но это не скоро, пока же в Чураеве во всех домах коротают вечера вокруг керосиновых ламп. Правда, Алексей Кириллович на одном собрании пообещал,
Облокотившись на краешек стола, я читаю взятую из библиотеки книгу, а одним ухом прислушиваюсь к негромкому разговору отца с Сергеем. Они сидят, поджав ноги, на полу, возле раскаленной железной печки. Отец время от времени открывает дверцу печки, ворошит головешки, и красный отсвет огня играет на его скулах. Весело потрескивают дрова, в трубе гудит пламя, временами с улицы доносятся звуки, похожие на выстрелы: крепчает, ярится мороз.
Сергеи рассказывает о своей поездке:
— Был я и на шахте… Рассказывали, что шахтеры крепко зарабатывают. И верно, работа у них не из легких, но зарабатывают прилично. Многие на своих автомашинах разъезжают, квартиры у них хорошие. Приглянулось мне, как они живут. Думаю, тут и осяду, устроюсь на шахте. Хотелось сразу в забой, да не тут-то было!.. Сунули в руки совковую лопату, и айда — снег на машину нагружать. Недельку проваландался на этой работе, на второй — плюнул: нехитрое дело, такую халтурку везде сыщешь. Да-a, не простая это штука, оказывается, — устроиться на шахту, к самому угольку. Сказали прямо: для начала на поверхности поработай, а там посмотрим, может, и в забой пойдешь. Предлагали на курсы, но я не пошел — больно долго ждать! Эх, коли не хватает образования, выше пупка не прыгнешь… А тут как раз письмо от вас пришло, и надумал домой. Не знаю, может, и не стоило?
Отец сунул в печурку несколько щепок, прикурил от уголька. На вопрос брата ответил не сразу.
— Новый председатель в крестьянском деле разбирается и с народом советуется… Поправляться стал колхоз, заметно вперед двинулся. Ежели и дальше так пойдет, гляди, не хуже людей станем жить… За скотину Захаров крепко взялся, сплошь новые помещения надумал ставить. Вон, Олешка тоже там с топором управляется. Свинарник новый рубят…
— Знаю, — нехотя отозвался Сергей. — Вижу, старается. Небось будешь тянуться, если на хвост сапогом наступят!
Я отодвинул книгу в сторонку: чувствую, что Сергей ищет зацепку, чтоб придраться ко мне.
— Да-a, такие дела… — неопределенно тянет он. — Ну, скажем, дам я согласие в колхозе работать, может, и машину мне новую дадут, и все прочее. А дальше? Известно, старая песенка: кто-то будет ишачить день и ночь, а кто лета выжидать, чтоб махнуть учиться, так? Шалишь, дураков в наше время не осталось!
Я захлопнул книгу, встал из-за стола.
— Ты это про меня, Сергей?
Он тоже распрямился, но остался сидеть, зло поглядывая в мою сторону.
— Про дядю твоего! А что, скажешь, неправда. Мать с отцом выучили тебя, сил не жалели, а ты им чем помог? Пока что-то в хозяйстве копейки твоей не видно! Небось не знаешь, сколько из-за тебя мать слез пролила? Ученый ты, а… бессовестный! Эх, жаль, дурак я был, что бросил учебу… И все из-за тебя, слышишь? На моем горбу ты выучился!.. Наш брат дорогу мостит да землю унавоживает, а вы, ученые, по готовенькому дальше катите! А потом на нас же и плюете: дескать, смешно, простых вещей не знаете. Или неправду я говорю? То-то, молчишь! Эх ты!.. — Сергей выругался, сплюнул на печку, раскаленное железо яростно зашипело.