Старый дом
Шрифт:
Глава 13. В психиатрической больнице
Высокий каменный забор с облупившейся серой краской выглядел довольно уныло. Но особую тоску нагнетало само здание больницы, чьи очертания виднелись в конце длинной вытоптанной аллеи.
– Кто-то девушку в ресторации зовет, а кто-то в богадельню, – тихо пробормотала Алимпия, всматриваясь вглубь парка. Огромная каменная глыба проступала мутными очертаниями в завесе мелкого пунктира моросящего дождя.
– Так то ежели "девушку"… – хмыкнул Егор, бодро шагая по аллеи. Не
– Ап-чхи, – не удержалась, чихнула от души так, что на соседней улице собаки забрехали.
– Ого, будь здорова! Коли так хворь выгонять – болезни не видать, – подивился Егор. – Вроде как пришли. Глянь, что на столбу написано?
Придерживая на затылке новомодную шляпку-клош, девушка подняла голову на массивную колонну входного портика. Частые мокрые крапинки осыпали щеки.
– "Городская психиатрическая лечебница доктора психиатрических наук Генриха Кроненберга", – бойко прочитала вывеску. – Мы рады всем!
– Что?! Так и написано?
– Ну, да… так и написано: "Городская пси…"
– Да не про то спрашиваю, – досадливо перебил Егор, – а то, что "рады всем"…
Девушка лишь задорно рассмеялась, ступая на широкую ступеньку. Обернулась:
– Ты идешь?
Приложив палец к губам, Егор осторожно отступил назад, двинулся за угол четырехэтажного здания.
– В чем дело? – громко крикнула ему в спину, не желая выходить из-под галереи.
– Иди сюда, – тихо позвал Егор, – только осторожно, здесь проволока… от собак бродячих верно…
– Нет, – не согласилась Алимпия, подходя сзади, – скорее, от бегунков…
– А-а-а! Ну да один черт…
– Пойдем внутрь, – попросила негромко, – зябко тут. Генрих пунктуальность ценит превыше всего, а мы и так поздно вышли, как бы не прогнал.
– Не боись – не прогонит, Карлуша словом поручился.
– Чего тогда стоим?
– Тсс, слышишь?
Алимпия замерла. Лишь шелест листвы, мокнущей под дождем, да шумное дыхание Егора.
– И-и-и-ха-а-а, и-и-и-ха-а-а, – откуда-то сверху донесся протяжный крик.
– О! Опять! Я сперва думал, что почудилось – ан нет! Гляди вон туда! – указал подбородком куда-то под самую крышу.
Липа испуганно поежилась, но послушно задрала голову вверх. Толстые решетки на редких оконных проемах, за которыми темнота. Только на самом верху, под свисающим карнизом, в узкой бойнице мелькнула едва заметная полоска света.
– Пошли отсюда, Генрих ждет, – потянула Егора за рукав тужурки. – Это не наше дело, что здесь происходит.
***
На широких ступнях их уже поджидали.
Высокий мужчина в накинутом поверх белого халата черном пальто нервно курил папироску, стряхивая пепел прямо на ступени.
– Увы, дорогая Руби, такое иногда случается между мужчиной и … Природа, знаете ли … – тихо ответил мужчина, прячась за колонну.
– Но не так явно, Генри! – громче, чем следовало, произнесла дама. – Вы теряете авторитет среди пациентов, не говоря уже о персонале…
– Не ваше дело, Руби, – огрызнулся в ответ мужчина. – Занимайтесь своими клизмами и не лезьте, куда вас не просят!
– Может, дело и не мое, но как бы чего ни случилось! Ваша мать просила меня присмотреть за вами…
– Шли бы вы на … процедуры! – не выдержал мужчина, выдыхая дым в одутловатое лицо пожилой женщины. – А с завтрашнего дня я освобождаю вас от данного моей матери обещания, тетя Руби!
– Ты глупец, Генри, – тихо промолвила санитарка, закрывая за собой тяжелую дверь.
Облегченно вздохнув, мужчина глубоко затянулся. Завидев долгожданную парочку, отбросил щелчком недокуренную папироску и, невзирая на дождь, радостно бросился навстречу визитерам.
– Милости прошу, госпожа Алимпия! Вы позволите?!.. – быстро клюнув женское запястье, обратился к молодому человеку, – …и, гм, господин…?!
– Краниц, – произнес Егор, пожимая протянутую руку. – Курт Краниц.
– Да-да, господин Краниц, гм, Курт.
От мужчины приятно пахло цветочным одеколоном и неприятно – горьким дымом. Его чисто выбритые щеки лоснились синевой, а черные, как смоль волосы отталкивали дождевые капли, словно гусиное оперенье речную влагу.
Рукопожатие вышло настолько мягким и сердечным, что Егор на минуту растерялся – не привык он к таким нежным приветствиям, не по-мужицки как-то. Еще и Алимпия глаза на него таращит – чего не так-то?! Не понять…
А мужик все трясет и трясет руку Егора, с явным интересом разглядывая его нахмуренное лицо.
– Карл Натанович очень точно описал вас, молодой человек! А я Генрих, Генрих Кроненберт. Мы, похоже, с вами одного поля ягоды, Курт, – мужчина неестественно рассмеялся, нервно дернув тонкими усиками.
– Но довольно церемоний, прошу! – поспешный взлет лакированных ботинок по лестницы и с легким театральным поклоном Генрих распахнул перед ними дверь:
– Входите, господа, в мою обитель заблудших душ!
– Липа, о чем он говорил, какие ягоды?! – недоумевал Егор, пожимая широкими плечами. – Может ему в харю дать?
– Не сейчас, Курт, – прошипела девушка, – только все испортишь! Идем же! – ухватив Егора под руку, она потащила его к двери.
***
Полутемный коридор последнего этажа, освещенный тусклыми масляными лампами. Вдоль правой стены – стальные двери с врезными глазками. На каждой двери – массивный навесной замок в металлической скобе засова.