Старый дом
Шрифт:
– Да-да, милая, все хорошо, – доктор промокнул батистовым платочком лоб. Вытянув шею, сделал пару неуверенных шагов к столу, внимательно следя за действиями молодого человека.
– Мудро запрятал, – тихо произнес Егор, вытаскивая из деревянной полости черную кожаную ленту. Пропустил меж пальцев. – Пять алмазов, как она и говорила. Но сдается мне ворованные они, как есть ворованные… мамкой у отца твоего, – Егор подошел к девушке, – так что, забирай – твое это.
Присев на корточки около дивана, он с треском разорвал бархат.
– Ох! – только и смогла выдохнуть Алимпия, внимательно разглядывая маленькие
Несмело протянула руку. И вот уже крохотные алмазы крепко-накрепко зажаты в ее кулачке, больно впились в кожу острыми гранями – это Егор, не рассчитав силушку, сдавил хрупкую руку девушки в своей ладони.
– Пусти! – едва вырвалась. Толкнула его в плечо, только ушиблась, а он лишь фыркнул.
Карл Натанович, вздохнув, опустился в любимое кресло.
– Дядя, мне они тоже не нужны, – Липа подошла к столу, протянула сжатый кулачок. И тут же, хитро прищурившись, разжала руку и высыпала камешки в пузатую чернильницу. – Пусть у тебя побудут, авось на "черный день" сгодятся.
"Умная девочка, – понимающе кивнул ей Карл Натанович, – сумела-таки распознать стразики, но не выдала дядьку… все ж на благо пошло…"
***
– Ты не закончил, дядя, – напомнила Алимпия. Скинув домашние туфли, она удобно устроилась на диване. – Что же, по-вашему, случилось дальше?
– А дальше – Аркадий умирает, но накануне просит меня быть твоим опекуном, племяшка. Смею предположить, что о нашем с ним разговоре Людвиге донесла по простоте душевной Христина. Она в доме все закоулки знала, могла и услышать невзначай. Не ведаю уж, какими такими чарами околдовала баронесса старика Кноппа, какие райские кущи посулила, но итог для меня оказался весьма печальным. На церемонии было оглашено поддельное завещание в пользу Людвиги, а настоящее, ежели оно все-таки существовало в природе, безнадежно кануло в Лету – а на "нет", как говорится, и суда нет…
Доктор театрально развел руками. Переведя дыхание, продолжил:
– Но Игнату, мне помнится, свезло больше – что-то все же досталось ему в наследство от Аркадия, но вот только что? Егор?!
Тяжелое сопение раздавалось из угла комнаты – мыслительный процесс юноши затягивался.
– Ну же, Егор! – нетерпеливо заерзала на диване девушка. – Чего молчишь? Ты что-то знаешь? Говори же!
– Не спеши в камыши, – вяло усмехнулся Егор, хрустнув костяшками пальцев.
– В лопухах обсеришься, – подхватил звонкий женский голос от порога. – Профессор, обед готов. Мальчика накормила, барин его почивать понес. Срыгнул, как и положено. Мальчик срыгнул. Вам подавать в золотом исполнении или на фарфоре?
Три пары глаз в немом изумлении уставились в сторону двери.
Худенькая девушка в синем форменном платьице, подпоясанным белым фартучком, хлопала длинными ресницами. Кружевной чепчик едва выглядывал из копны рыжих кудрей, взбитых в высокую прическу. Перехватив заинтересованный взгляд фиалковых глаз на своей маленькой груди, она довольно улыбнулась. Но, вовремя спохватившись, потупила глазки, как положено прислуге.
– Милочка, ступайте на кухню, – первым пришел в себя доктор, кашлянув в кулак. – Мы скоро подойдем.
– А где прикажите накрывать, профессор? – чуть слышно прошептала девушка, не смея поднять глаз.
– Где всегда! – повысила голос Алимпия, вскакивая с дивана. – Идите же,
– Не рычи, женщина, – грубо цыкнул Егор, снимая со спинки стула картуз. Вспоров изнаночный шов засаленной подкладки, вытащил сложенную в несколько раз ткань.
– Вот, глядите! – дернул рукой, разворачивая полотно. Показал сначала доктору, затем повернулся к девушке, стоящей подле.
Гобеленовая картина, размером с прикроватный половик. Грозовое небо, сполохи зарницы освещают старый погост с торчащими из земли каменными надгробиями и белую часовню, чей покатый купол венчает православный крест. Ложные оконницы по обеим сторонам арочной двери. В нишах – преклоненные фигуры монахов в длинных одеяниях, в руках – лампады с мерцающими свечами. Одна створка двери приоткрыта. Кто-то выглядывает из нее, но кто – не разобрать, лишь неясная тень, прошитая сиреневой нитью, падает на белокаменную ступень. На темном надгробии, что ближе к часовне, будто заплатка, круглая монетка желтыми стежками отмечена, а те могилы, что далее – в тумане белёсом тонут….
– Мрак какой-то… – прошептала Алимпия, отходя от картины. Глянула на Егора. Нахмурив брови, тот неотрывно смотрел на доктора, незаметно пристроившегося рядом с племянницей.
Аккуратно водя по ткани указательным пальцем, Карл Натанович задумчиво разглядывал гобелен. Осмотр погоста сопровождался печальным вздохом и кряхтеньем.
– Дядя, вам знакомо это место? – не выдержала Липа, перехватывая палец доктора у дверей в часовню.
– Да, Липушка, то есть нет… не то, чтобы знакомо… вот эти маленькие буковки.. ты видишь? – он ткнул пальцем в правый угол, – это инициалы автора…
– И что?! – непонимающе подняла вверх брови девушка, – какие-то "НБ"?
– Наталия Брукович… мама твоя сработала сию вещицу. Знаю, станок у нее был, мастерила она на досуге полотна разные. Потом узоры на них вышивала. Как сейчас помню, на сносях она уже была, вот-вот родить должна, торопилась, между схватками, пальцы исколола до крови. Спросил, что ж такое важное мастеришь? Не ответила. Спрятала работу за спину, да глазами на дверь указывает – уйди, мол.
– Можно, конечно, прослезиться в этом месте, дядечка, – мотнула головой Алимпия, отгоняя ненужные мысли, – но поздно лить горькие слезы по покойникам, надо о живых думать. Что за место, как думаешь?
– Гм, – принялся размышлять доктор, возвращаясь за рабочий стол. Достал дело, начал медленно листать. – Читал… читал я стих… про кладбище заброшенное и про часовню… где ж он, твою мать?! О, простите великодушно!
Взгляд Марка Натановича затуманился – он снова углубился в прошлое…
***
– Есть охота, – заурчал голодным желудком Егор, – принеси хоть хлеба кусок, что ли – полдня уже сидим, подкрепиться пора бы. Рыжая заждалась, поди, с обедом.
В этот раз Липа благоразумно промолчала. Ей-то трапезничать хотелось меньше всего. Даже наоборот – слегка подташнивало. Но это скорей всего последствия бессонной ночи и тревожных утренних событий.