Старый кантонист
Шрифт:
— Что это тут опять шуршит?.. — навострил уши Гитин. — Слышите?..
— Крысы! — вскочил Шимон.
— Через меня перескочила!..
— Тут почему-то мокро… — сказал Гитин. — Вода… Вот и чашка… И хлеб… и хлеб!.. Ребята, хлеб!..
— Хлеб, хлеб, хлеб! — радовались все.
Все бросились к нему.
Я тоже нащупал кусок хлеба и положил в рот.
— Не хватайте, ребята, — сказал Шимон, — надо разделить всем поровну… Тут вот один кусок. Ищите, может быть, еще есть.
Все бросились искать.
— Крошки,
— Мы все спали и не видели, когда нам принесли хлеба.
В несколько мгновений остатки хлеба были разделены, каждому досталось понемножку — лишь червяка заморить. Но о смерти мы пока перестали думать…
Несколько времени спустя звякнул замок, дверь раскрылась, полоса яркого дневного света больно ударила в глаза.
— Ну, жидки, говори, кто хочет быть православным? Того выпущу, — сказал Бочаров.
Все молчали.
— Не хотите! — злобно прошипел он. — Так сдыхайте тут, проклятое племя…
К нам втолкнули еще кого-то и дверь закрылась.
— Братцы, — послышался новый, надтреснутый голос. — Здесь такая страшная вонь, что невозможно дышать…
— Мы уже привыкли… — сказал я.
— А вы кто такой? — спросил Шимон.
— Я — Лейзер Белый и еще один товарищ со мной, Айзик Вайнберг.
— Братцы мои дорогие, — продолжал Лейзер тоном взрослого. — Вы здесь мучаетесь. А там не лучше: еще хуже… Ой, что делают с нами, с нашими товарищами… Я не в состоянии даже передать вам… Двоих запороли насмерть… Двое выбросились из окна верхнего этажа… Один насмерть разбился, другой еще жил часа два…
— Им лучше, чем нам… — сказал, я.
— Ах, боже мой — продолжал Лейзер. — Двое бросились в отхожее место и там погибли… Один из них мой сосед. Мейер, вместе мы выросли в одном дворе, как братья жили мы с ним… Другой Авраам, тоже близкий мой товарищ… Один повесился… Пять человек убежали…
— И их не поймали? — опросил я.
— Нет. Но наверное поймают… Малышей разослали по полкам… Мы двое сказали, что дадим ответ завтра.
— Сколько дней мы здесь? — спросил Шимон. — Не помните?
— Сегодня четвертый день… И неизвестно, как долго нас еще будут мучить.
— Значит, так суждено, — сказал я. — Не только нас одних мучают…
— Да, хорошо говорить, — сказал Гитин, — а когда начнут с тебя кожу сдирать, тогда иначе заговоришь…
Все умолкли…
— А что для меня значит их крещение? — опять заговорил Гитин. — Ерунда. Я могу сказать им, что я православный, а останусь тем же евреем… От меня ничего не убудет… И не будут мучить меня…
«Ага, — подумал я, — сдается…»
— Но в бумагах ты же будешь записан православным, — возразил Шимон, — ты должен будешь ходить в церковь, молиться и всякую ерунду проделывать. И жениться тебе надо будет в церкви…
— О, когда еще жениться придется, — сказал Гитин, — до тех пор еще долго…
«Как только его спросят, — подумал я, — он согласится…»
И
Первым взяли Шимона: его раздели догола, связали и положили на пол. Двое дядек, стоя по обе стороны, стали его хлестать. Мокрые розги, изгибаясь, словно змеи, со свистом прорезывали воздух и полосовали тело Шимона… У меня дрожали ноги, голова кружилась… Я еле стоял на ногах… Хотелось рыдать, кричать, но я не мог…
Майор сидел на табуретке и, покуривая трубку, приговаривал:
— Так… Так… Веселей ребятки… Так, горячей.
Красные полосы от первых ударов на теле Шимона стали темно-фиолетовыми. Он не издавал ни звука. Только от каждого удара он весь трепыхался, вздрагивал, словно хотел подняться… Брызнула кровь!.. И скоро заструилась по всему телу. Теперь Шимон лежал в луже крови…
— О-о-о-о!.. — вырвался из груди его протяжный вопль.
У меня помутилось в глазах…
— Согласен!.. — крикнул он нечеловеческим голосом, и разразился рыданием, похожим на хохот сумасшедшего.
— Окрестили… — буркнул седоусый унтер.
— Ну вот то-то ж, сказал майор. — Смотри у меня.
В это время Исаак пронзительно вскрикнул и как сноп и грохнулся на пол.
Шимон лежал без сознания. Его тело конвульсивно вздрагивало. Его унесли.
Исаака перевернули вверх лицом и стали теребить.
— Ну, вставай, — ткнул его ногой майор. — Ты, жид. Нечего притворяться.
Исаак не шевелился.
— Окрестить его надо, — сказал майор, — когда он очухается.
Его раздели и начали сечь… Исаак стал корчиться и стонать.
— Ага, я говорил, очухается, — сказал майор. Но Исаак опять потерял сознание и лежал под ударами, словно мертвый.
— Стой, — остановил майор. — Он может быть в самом деле сдох, тогда его и крестить нечего.
Исаака вынесли.
Очередь дошла до меня. При первом же ударе я потерял сознание… Потом я открыл глаза. Все вокруг меня было в красно-кровавом тумане, и я чувствовал, что меня режут на части. «Вот разрежут сейчас на кусочки, — промелькнуло у меня в голове, — и я умру… скорей бы уж…» Я опять потерял сознание…
Когда я очнулся, кровавого тумана не было, и я заметил, что лежу на сене, подле меня стоит кружка с водой и лежит кусок хлеба… Хотелось испить воды, но я не в силах был подняться.
— Ну, ты, жидовское отродье, — услышал я грубый окрик, — принимаешь православие?!
Слово «православие» полоснуло меня по сердцу хуже розги. Я зажмурил глаза и притворился спящим.
— Говори! — ударил меня ногой полковник.
Мне казалось, что сейчас он меня раздавит своим тяжелым со шпорой сапогом, как давят пресмыкающееся.