Статьи из журнала «GQ»
Шрифт:
Прежде всего хочу предостеречь от варваризации. Нам уже не стать такими, как они. Более того: отступая назад, мы должны быть готовы к тому, что на тех путях нас встретит настоящее, органичное варварство, а у него всегда лучше получается все, что связано с убийством. Мы не можем победить, возвращаясь назад, — только устремляясь вперед. Вот почему безнадежна, по-моему, попытка расправиться с варварством военной силой. Об этом задолго до нынешних катаклизмов думал Бродский, вообще исключительно быстроумный и многое предсказавший: «Мы бы предали Божье тело, расчищая себе пространство». Мы можем победить, но временно и локально; цена же, которую придется платить, непомерно высока — ибо этой ценой становится отказ от самих себя. Архаика бывает привлекательна для книжных романтиков — и мой друг Илья Кормильцев даже видел в ней один из путей к «новой серьезности», — но этот путь уводит от человечности; в конце там все то же модернизированное варварство, один из вариантов фашизма.
Есть второй вариант — купить их или по крайней мере попытаться; выход через консьюмеризм, описанный Стругацкими в «Хищных вещах века». Что происходит с варваром, открывшим товарное изобилие? Он жиреет и слабеет, но не становится духовнее; в конечном итоге мы как бы
Остается только один путь — миссионерство, которое описано в колониальных рассказах Моэма. Мы не можем подкупить или истребить варваров, но можем подать им пример самоотверженности; собственно, об этом — другой великий роман Стругацких, не понятый в свое время. Я говорю об «Отягощенных злом», где учитель может только погибнуть на глазах учеников. Но кто готов сегодня погибнуть на глазах у новых варваров во искупление их варварства? Кто готов взять на себя это «Бремя белых», о котором писал Киплинг, — не бремя начальствования, весьма легкое, но бремя жертвы, весьма тяжелое?
Если никто, нам в самом деле нечего противопоставить им.
№ 8, август 2009 года
Чем блистает президент?
В: Чем блистает президент?
О: «Холизмом».
Послушайте, но что же это такое? Как это следует понимать? Что за тайный смысл напряженно там пульсирует?
«Оттого, как мы позиционированы вовне, в международной жизни, зависят обычные условия жизни внутри нашей страны, зависят в конечном счете даже такие простые и, может быть, самые важные вещи, как уровень жизни, как зарплата».
«Советский Союз при определенных проблемах, издержках, сложностях разных периодов развития этого государства все-таки был сильным государством. Это не может отрицать никто».
«Цены на нефть упали, за счет этого приток валюты в нашу страну сократился, у нас возникли определенные экономические проблемы. Но если бы наша внешняя торговля была лучше диверсифицирована, как принято говорить, то есть, если бы она была направлена в разные стороны, то мы тогда могли бы эти валютные потоки получать не только из тех стран, которые покупают нашу нефть, но и из других стран».
Кто это говорит? Зачем он это говорит?!
Ну ладно, это официальные речи, заявления, протокольные мероприятия. Но вот личный видеоблог, изначально рассчитанный на откровенный, почти интимный разговор.
«Отношения с родным городом — это для человека, который из этого родного города в конце концов уехал, особая статья. Потому что, конечно, этот город дал мне практически все: он дал мне рождение, дал мне моих любимых родителей, дал образование — и школьное, и университетское. Я здесь начал работать, я защищал диссертацию здесь — в общем, здесь проходили самые важные события, которые формировали меня как человека».
«В период кризиса такой один из самых важнейших кластеров, одно из самых важнейших направлений работы — это малый бизнес. Потому что, если малый бизнес исчезнет в пучине кризиса, нам придется восстанавливаться не годы, а десятилетия. И оттого, какой мы климат создадим сейчас для малого бизнеса, зависит и быстрота нашего выхода из кризисного пике».
«Поэтому бороться за права нужно уметь, и делать это цивилизованно. Это, конечно, культура, которая не возникает одномоментно. За двадцать лет она не возникнет. Она в любом случае уже лучше, чем в советские времена, потому что тогда писали вообще в одно место — в партком, а потом генсеку. Сейчас все-таки уже есть какой-то выбор».
Ничего не понимаю. Не может быть, чтобы это было без умысла. Клянусь вам, я хорошо помню семидесятые, и выступления Леонида Ильича Брежнева — даже когда их зачитывал по пять часов Кириллов — содержали больше живых интонаций и содержательной информации к размышлению. Вот там были сигналы, да. Упоминание или неупоминание того или иного лица или события означало тектонический сдвиг. Невозможно в наше время общаться сигналами: слово утратило силу, контекст жидковат, никто не будет читать между строк и расшифровывать намеки. Страна не в том состоянии. Дискурс власти должен быть иным: нужно изо всех сил мотивировать к деятельности, вселять веру, внушать какой-никакой заряд бодрости, если уж по интеллектуальным своим возможностям власть не может сказать ничего содержательно нового. С предложением этой содержательной новизны у нее давно проблемы: наивысшим достижением кремлевского политмышления остается пока переформулировка в новых терминах («синергия», «перверты», «холизм») концепции изоляционизма, умеренного мессианства и традиционного ответа внутренними репрессиями на внешние вызовы. Николай I-light. Ладно, давайте не углубляться в интеллектуальные дебри, давайте ограничимся простыми человеческими интонациями, столь необходимыми населению во времена большой кризисной фрустрации; попытаемся погладить, заглянуть в глаза, где-то даже понять и простить… Но и этим не пахнет: перед нами классический случай органчика, как он был описан еще главным знатоком отечественных архетипов М.Е.Салтыковым-Щедриным. Правда, тот органчик воспроизводил исключительно «Ррразорю» и «Не потер-плю!», а этот умеет только цитаты из учебника по основам гражданского права, того самого, не сданного в библиотеку… или это был какой-то другой?
Ну невозможно же, чтобы за полтора года — nothing personal! Чтобы сейчас, в момент поистине кризисный, и не только в экономическом смысле, чтобы на последней, может быть, развилке в истории русской государственности, в точке бифуркации, за которой — вполне
Но что, если это не роль? Что, если в этом органчике действительно больше ничего нет?
Тады ой.
№ 10, октябрь 2009 года
Чудотворец
«Пастернак» Дмитрия Быкова — один из самых значительных и впечатляющих литературных трудов нашего времени. Юрий Арабов, кинодраматург и автор романа «Чудо», Пастернаку тоже не чужд — Арабов работал над сценарием телеверсии «Доктора Живаго». Да и вообще читать переписку двух великих писателей интереснее, чем переписку писателя с простыми смертными. Именно из этого убеждения мы и исходили, попросив Дмитрия Быкова — нашего постоянного колумниста и обладателя награды GQ 2006 года — проинтервьюировать победителя 2009 года.
Роман «Чудо» уже экранизирован — и это неудивительно: его автор Юрий Арабов — выдающийся кинодраматург.
— Ваши сценарии читать интересно, смотреть же фильмы по ним почти всегда трудно, а зачастую, простите ради Бога, и скучно.
— Скука скуке рознь. Фильмы Брессона или Бергмана никак веселыми не назовешь. Они явно скучны по сравнению с тем мельтешением, к которому привык наш сегодняшний глаз. Если скуку рассматривать как релаксацию и паузу, во время которой можно о чем-то подумать или ощутить, то подобная «скука» может стать сугубо полезной. Другое дело, если скука ничего не дает ни уму, ни сердцу, это проигрыш для всех тех многих, кто эти фильмы делал. Сам я довольно критически отношусь к собственному труду. В моей фильмографии около 30 картин, из них мне нравится фильма три-четыре, не больше. В 90-х я мечтал о модели картин-«этажерок», где за внешне увлекательным сюжетом могло бы просматриваться довольно глубокое и неоднозначное содержание. Однако в последнее время я эти мечты оставил, так как нельзя требовать от отечественного кино то, чего оно делать не умеет. Я стараюсь писать эти «этажерки», а уж выходит то, что выходит. Тем не менее я благодарен всем режиссерам, с которыми работал. С Сокуровым я прожил большую часть своей жизни. Прошкии из кожи вон лез, чтобы пробить на наше гламурно-пропагандистское ТВ «Доктора Живаго», а в итоге получил помои от критиков-пастернаковедов, за исключением, кажется, вас.
— Обращение к истории Зои Карнауховой, правду сказать, было для меня неожиданностью. Вообще книга «Чудо» кажется мне довольно амбивалентной: то ли вы восхищаетесь русской жаждой чуда, то ли смеетесь над ней. Или одно другому не мешает?
— К «стоянию Зои» у меня долгие годы было точно такое же отношение, как у вас, — «бабкины сказки». Тем более что мне в детстве эту историю и рассказала бабка — моя нянечка баба Лиза, крестьянка из Тверской губернии. Я почти всю жизнь прожил с уверенностью, что она почерпнула эту легенду из какого-нибудь дореволюционного православного календаря. Однако сейчас мое мнение изменилось: что-то было. Это «что-то» нашло отражение в стенограмме заседания Куйбышевского обкома КПСС. Почитайте сами, эти материалы опубликованы, — выступающие на обкоме говорят о чуде как о «позорном для коммунистов явлении», это смешно и грустно одновременно. Была быстро сляпана антирелигиозная кинематографическая агитка «Тучи над Борском». Наконец, всю страну наполнили «святые письма», я не знаю, было ли в вашем детстве такое явление, а в моем из почтового ящика вынимал и письма без обратного адреса, в которых рассказывалось о чуде и аноним требовал переписать это письмо семь раз, для того чтобы «было счастье». Я ни разу не переписал, за что и расплачиваюсь до сих пор. Несколько месяцев назад я получил письмо из Самары, мне написала одна женщина, которая стояла в оцеплении у дома Зои. Она пишет, что даже трамвайные пути были перенесены на сто метров вбок от злополучного дома. Так вот, в оцеплении эта женщина познакомилась с одним военным, который сделал ей предложение и увез на Север, с ним она прожила 30 лет в счастливом браке. Если бы я знал об этой истории раньше, я бы обязательно вставил ее в свою прозу. Это ведь настоящее чудо — найти суженого и 30 лет прожить с ним…