Статуи никогда не смеются
Шрифт:
— Позовите хозяина!..
— Amor, amor, amor, — снова запел негр.
— Слышишь! Пусть он поет: «Пробудись, румын». — И, угрожающе размахивая кулаком, старик стал искать сифон.
— Правильно! Да здравствует Трансильвания! — Крикнул кто-то.
Бэрбуц узнал голос Моги.
— Черт возьми, и этот здесь.
— У меня тысяча лампочек.
— Соль?
— Amor, amor, amor…
— Слушай, пойдем отсюда, — шепнул Бэрбуц на ухо Албу. — Нам здесь делать нечего.
— Черт тебя подери, — недовольно сказал Албу. — Ты
— Пойдем сейчас же, — завопил Бэрбуц. — Стыдно оставаться здесь! Слышишь?!
Он встал и твердым шагом направился к выходу. Албу тихо выругался и пошел вслед за ним, провожаемый глубокими поклонами хозяина.
— Amor, amor, amor…
Где-то хлопнул сифон.
— Вот какие места ты посещаешь? — нахмурился Бэрбуц. — Удивляюсь, как это ты не сгоришь от стыда. — Потом, скорей для себя, добавил: — Скоро мы выметем весь мусор. Проституток, шовинистов, дельцов… Ты заплатил?
— Это уж мое дело, — с виноватым видом сказал Албу, так и не ответив на вопрос.
Они шли молча, сердясь друг на друга. Бэрбуц глубоко дышал, как будто хотел очистить свои легкие от этой кабацкой грязи. Албу думал о Кларе. Разве ей не понравилось бы здесь?.. Надо бы пригласить ее. Ведь в конце-то концов человек живет только раз. Ему вспомнились шкафы для бумаг на ТФВ, три пары нарукавников, и он вздрогнул.
— Что с тобой? — удивленно спросил Бэрбуц.
— Ничего. Просто у меня испорчен вечер. Пойдем на берег, Петре. Сегодня я не усну.
— И я тоже, — признался Бэрбуц. Ему понравилось, что Албу назвал его по имени. — У меня даже и усталость прошла.
Он снова вспомнил о жене. Конечно, она все еще сидит у плиты, ждет его. Ну и жизнь!
В парке они сели на скамеечку.
— У тебя что-то есть на душе, Петре, — сказал вдруг Албу. — Правда?
— Нет, ничего.
Но все же подсел поближе к Албу.
— Завтра снова заседание на фабрике.
— По вопросу о станках?
— Да. Черт меня возьми, если я понимаю этого Вольмана. В конце-то концов, чего он противится? Он же первый выиграл бы от этого. Хотя бы временно, — и Бэрбуц понимающе рассмеялся.
— Вольман никогда не согласится, — сказал Албу.
Он закурил, и при слабом мерцающем свете спички Бэрбуц с удивлением посмотрел на него.
— Откуда ты знаешь?
— Ну, я тоже иногда кое-что узнаю, — пожал плечами Албу.
— Тогда его светлости господину барону нелегко придется! Я ему пришью экономический саботаж.
— Он выпутается.
— Но это ему дорого обойдется.
— Ты что, с ума сошел?! — угрожающе сказал Албу.
— Что с тобой? — испуганно спросил Бэрбуц. — Что значат твои слова?
— Что значат эти слова… — повторил Албу и вдруг разозлился — А что значат глупости, которые ты болтаешь? Ты боишься, что тебе придется иметь дело с Хорватом? Пошли ты все это к черту! Ты член уездного комитета! Подумай сам.
— Мне кажется, ты пьян, — спокойно сказал Бэрбуц.
— Может
С соседней скамейки доносился шепот молодой парочки. Они держались за руки, целовались и не переставая говорили, глядя в глаза друг другу.
— Ты не хочешь предварительно поговорить с Вольманом? — неожиданно спросил Албу.
— С Вольманом?.. Как я попаду к нему? — Бэрбуц задал этот вопрос скорее себе, чем Албу, потом он вздрогнул и потряс Албу за плечо — Что это значит?.. Слышишь… Что это все значит?
— Ничего не значит, — сказал А лбу и высвободился — Если хочешь побеседовать с ним, я устрою тебе встречу. — Он с минуту молчал. Потом с иронией продолжал: — Ты умеешь убеждать. Поговори с ним о сборке станков. Может быть, тебе удастся разъяснить ему… В конце концов ты и сам сказал, что ему же лучше… и нам это на пользу… По крайней мере будешь знать, что тебе следует делать. Если он согласится, будешь говорить с ним по-одному, если нет — по-другому. Не правда ли?
Бэрбуц промолчал. «Как узнать, что у него на уме?» Но Албу держал Бэрбуца в руках. Выхода не было: надо соглашаться. Он спросил:
— Значит, ты представишь меня Вольману?..
— Да…
— Ты поддерживаешь связь с Вольманом?
— Ну, что ты, — засмеялся Албу. — Откуда у тебя такие мысли?
Они опять помолчали. Где-то поблизости спокойно журчал Муреш.
— Видишь ли, Петре, все не так уж сложно, как кажется…
Бэрбуц вздохнул. Спустя некоторое время он сказал:
— Черт его знает. Ладно, идем спать. Меня ждет жена.
Расставшись с Албу, он направился к дому; он чувствовал себя сраженным этой странной связью Албу с Вольманом и некоторыми другими вещами, о которых он только еще подозревал. Ему хотелось бы на следующий день очутиться в скромной конторе, раскладывать документы или вернуться на электростанцию к диспетчерской доске, а по вечерам дома, в двух комнатушках на окраине города, ожидать возвращения своих пятерых горластых ребят.
Его вдруг охватило желаниё бежать, мчаться домой. Но потом он опомнился. Сон у него как рукой сняло, он представил себе, как, лежа в постели, ему придется выслушивать вопросы жены и думать обо всех этих сложностях. Жена, конечно, примется расспрашивать его, попытается приласкаться, успокоить. К чему все это?
Небо было ясное, с Муреша задул холодный ветер. Лучше пойти в уездный комитет. Там его ждет множество бумаг, для каждой нужно найти решение, и, может быть, ночь пройдет быстрее. Он жалел, что пошел к Албу: его страшила завтрашняя встреча с Вольманом.
Он быстро шагал по пустынным улицам. Он был один. Город, казалось, окаменел в тяжелом неестественном молчании. Бэрбуц повернул к уездному комитету.
Вахтеры смотрели на него удивленно, с восхищением.
— Привет, — торопливо поздоровался он. — У меня кое-какие дела.