Статуя сексуальной свободы
Шрифт:
— В смысле? — насторожилась Алка.
Из-за моей спины ей не было видно коричневую медицинскую клеенку, цветом почти сливающуюся с сырым песком. Под клеенкой на земле явно лежало тело: я видела грязные подошвы, развернутые в первую балетную позицию.
— Кажется, кому-то повезло гораздо меньше, чем мне, — объяснила я, посторонившись, чтобы открыть вид на клеенку нетерпеливо подталкивающей меня подружке. — Наверное, человек упал в яму и сломал себе шею.
Мы подошли поближе, и мужчины, стоящие над
— Простите, господа, а что тут случилось? — робко поинтересовалась знатная дипломатка Трошкина.
— Шли бы вы отсюда, девочки! — вместо ответа неласково сказал один из мужчин.
— Одну минуточку! — воспротивилась я.
Мое внимание привлек простой полиэтиленовый кулечек в мужском кулаке. Сквозь прозрачный пластик прекрасно видна была вельветовая тряпочка, жизнерадостную расцветку которой здорово испортило широко расплывшееся темное пятно.
— Мне знакома эта… — я не договорила и поспешно скрестила руки, прикрывая свой клетчатый шарф.
— Серьезно? — мужик перестал хмуриться и обернулся к товарищу. — Слышь, Петрович! Девчонки говорят, что знают убитую!
Дядя, которого он назвал Петровичем, молча шагнул к клеенке, наклонился и отвернул верхний край полотнища.
— Господи! — выдохнула Алка, хватаясь за горло. — Это же она самая, Римма!
— Что за Римма, как фамилия, где живет? То есть жила? — скучно забубнил Петрович.
Трошкина при виде трупа с размозженной головой онемела.
— Жила она в бомжацком клоповнике у водокачки, — машинально ответила я. — Фамилию не знаю, имя Римма, прозвище Рюмка. Бродяжка, королева помойки.
— Понятно, — мужики быстро потеряли и без того не великий интерес и к личности убитой, и к нам с Алкой.
— Пойдем-ка отсюда, — я круто развернулась, взяла оцепеневшую подружку за локоток и быстро повлекла ее прочь.
— Господи боже! Ужас-то какой! — разохалась Трошкина пару минут спустя.
За это время мы добежали от гаражей до нашего двора и там упали на лавочку под одиноким кипарисом.
— Это еще не весь ужас! — мрачным голосом объявила я. — Ты кулечек видела?
— Что ты называешь кулечком? — с подозрением спросила Алка. — Я видела коричневую клеенку…
— Да нет же, кулечек был в руке у того мужика, который галантно назвал нас девочками! Не обратила внимания? — я вздохнула. — Трошкина, мои дурные предчувствия оправдываются! Меня упорно пытаются убить, это точно!
— Ты-то тут при чем? Убили Римму! Голову бедняге разбили, кошмар какой! — чувствительная Алка все глубже впадала в истерику.
— А то, что на голове у нее в этот момент была моя шляпа, это тебе не кошмар?! — вскричала я.
Трошкина замолчала, замерла с раскрытым ртом.
— Моя вельветовая шапочка в псевдошотландскую клетку, — уже спокойнее повторила я, для
Алка долго молчала, а потом промямлила, пряча глаза и плаксиво кривя губы:
— Инка, мне очень жаль.
И я не рискнула спросить, о чем именно она жалеет — о безвременно утраченной вельветовой шапочке или о моей собственной печальной судьбе.
Глава 16
Осознав, что моя молодая и цветущая жизнь оказалась под угрозой, я решила перебороть вполне современный индивидуализм и примитивно аукнуть на помощь родное племя. Заодно с индивидуализмом я затоптала в себе ростки феминизма: нашему с Алкой маленькому боевому отряду амазонок не помешало бы добавить немного грубой мужской силы. Поэтому я позвонила Денису Кулебякину и без долгих предисловий объявила милому:
— Кто-то хочет меня убить!
— Я! — сердито сказал он. — Знаешь, дорогая, мне сейчас не до шуток…
Я мгновенно разозлилась и бросила трубку.
— Прошу тебя, Дюша, будь поаккуратнее с нашим последним действующим телефоном, — ворчливо попросил папуля. — Если ты и его испортишь, будет совсем скверно.
— Ах, так я все порчу, да?
Мой голос стал колючим и горьким, как сосновые иголки.
— Я отравляю всем вам жизнь. Лучше бы меня тут не было, да?
Папуля выглянул из кухни и, старательно скручивая в тугой бараний рог косицу крутого теста, наставительно сказал:
— Я рад, что ты это наконец-то поняла. Мы обсудим эту тему за ужином, ладно?
Я оторопела. Что такое, я не понимаю, моя семья жаждет от меня избавиться?!
Прежде, чем я надумала сказать папуле, что до ужина могу и не дожить, он вернулся в кухню.
— Мам? — с надеждой позвала я, заглянув в гостиную.
Мамуля по-турецки сидела на диване перед раскрытым ноутбуком. Взгляд у нее был отрешенный, напряженной самостоятельной жизнью жили только пальцы.
— Мамочка, если я вдруг умру, ты огорчишься? — в высшей степени жалобно спросила я.
— Огорчусь, — эхом отозвалась родительница, продолжая бойко стучать по клавишам.
— И рыдать будешь? — недоверчиво поинтересовалась я.
— Буду, — без эмоций ответила мамуля.
— И волосы на себе вырвешь? — уже откровенно язвительно подсказала я.
— Вырву, — безразлично согласилась она. — Я все всем вырву: волосы, зубы, руки и ноги… Глаз кому-нибудь могу вырвать, кстати, хорошая мысль, у меня еще не было ни одного циклопа, а он чудесно впишется в сюжет, просто как миленький…
Осознав, что какой-то посторонний циклоп моей мамуле милее родной дочурки, я едва не зарыдала и в комнату брата сунулась с плаксиво сморщенным лицом.