Ставки сделаны, ставок больше нет
Шрифт:
Над его кроватью висели образа Спаса не рукотворного и икона святой блаженной Матрёны московской, которые повесила его жена цыганка Зухра, частенько его навещающая. Однажды совершая вечерние молитвенные правила, я посмотрел на него, так как молился почти всегда именно на эти образа, и спросил: - Стас ты крещёный? - Да - кивнул в ответ цыган. - Знаешь Стас, тебе походу дела кроме Бога уже надеяться не на кого, ты хоть молись про себя как можешь своими словами, проси у Господа, чтоб тебя простил и помиловал, должен помочь. - Я и так молюсь, матушку ещё Матрёнушку прошу всегда - спокойно ответил мне он. Как будто передо мной лежал не наркоман, просидевший по тюрьмам и лагерям чуть не половину своей сознательной жизни, а настоящий христианин, для которого молитва была делом привычным. Тогда мне стало ясно, откуда взялось это терпение, которому такому нытику как я остаётся только завидовать. Да подумалось мне. Очень может быть, что молитва этого неграмотного умирающего грешника, человека смирившегося благодаря своей смертельной и мучительной болезни как говориться до зела, ближе и приятней Господу, чем моё ежедневое длительное вычитывание всех положенных утренних и вечерних правил, к сожалению, часто без внимания. Такое удивительное терпение человек может получить только через Божью благодать , плоды его молитвы были на лицо.
Наверное, про него бы А.С.Пушкин сказал: " Цыган , был далеко не честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил, иначе поступить не мог".
Зайдя в палату я лёг
Однажды когда Немец в очередной раз вернулся из женского отделения, я его спросил его: - Немец, что там, в бабском то бараке наверно одни Зои из Базоя лежат? - Да нет, есть нормальные, - с полной ответственность заявил он. Из чего следовало, что болезнь ни сколько не мешала ему любить и быть любимым. Так же к великой его радости, наконец-то в этом году ему дали пенсию по инвалидности, которой ему хватало на сигареты и мелкие карманные расходы, в общем, наблюдая за ним можно было смело сделать вывод, что жизнь у него вполне удалась. - Саня - окликнул своего товарища по несчастью я.
– Что за такой Мурашёв вчера заехал, тоже с девятнадцатой освободился месяц назад? - Немец по обыкновению своему знал всё что происходит, в каждом из трёх бараков составляющих больницу. Он знал, кто, где, когда и как умер, куда и откуда поступил новый пациент, кого и за что выписали или посадили, кто у кого что украл, в какой палате пьют, что пьют, где взяли деньги, какой по счёту день продолжается пьянка и тому подобное. Причём сам он не очень любил разговаривать, но информацией обладал в полной мере. Почти в каждой палате каждого отделения у него были свои "агенты" с которыми он встречался в курилках, и пользуясь среди них своим непререкаемым авторитетом вытягивал из них всё что его интересовало . - Мураш!
– улыбаясь заговорил Немец . По его улыбки мне стало понятно что к нему он относился так же как и я довольно таки тепло и с интересом. - Да на ГЛК мы с ним вместе были, на курке он там был. Четвёрку однако взял по два восем. В седьмую палату его положили, где минингидчик лежит, свистанул который.
Я сразу вспомнил того несчастного сошедшего с ума парня. На фоне СПИДа и туберкулёза после длительного употребления синтетических наркотиков, которыми китайцы щедро завалили за последние несколько лет всю нашу и без того израненную родину, у этого бедолаги наглухо сорвало крышу. Его ненавидели все обитатели барака, особенно те, кто лежал с ним в палате. Он постоянно рылся в мусорных вёдрах, рядом с которыми опасно было даже стоять, так ка в них все харкали, выбрасывали банки с мокротой, использованные шприцы, кровавые ватки и прочие подобные нечистоты. Выискивал там всякую всячину и аккуратно слаживал к себе в тумбочку, всегда до верха забитую использованными туалетными бумажками, объедками, бычками и всяким подобным мусором.
Когда у санитарок, изо дня в день убирающих за ним всю эту гадость, лопалось терпение, и они начинали во всё горло благим матом на него орать, он тихонько посмеивался, считая их людьми весьма не дальновидными, за своё глупое расточительство которым в скором времени придётся горько поплатиться. Его не раз привязывали к кровати, тогда он начинал орать так, будто его режут. Ему заклеивали пластырем рот, он принимался громко мычать, и биться головой о кровать, тем самым не давая окружающим спать. В конце концов, приходилось его отвязывать и, скрипя зубами наблюдать за тем, как он опять тихонько над всеми посмеиваясь продолжал заниматься своим как ему казалось полезным делом.
Стоит заменить что благодаря нашим "заботливым" китайским соседям, таких как он мне приходилось встречать не один раз . В отличии от героина синтетика не всегда убивает своих жертв сразу, очень часто попавшим в эту страшную зависимость перед смертью приходится изрядно пострадать сами и помучить близких. Остановиться употреблять эту универсальную гадость, которую можно курить, нюхать, колоть крайне сложно. Тяжелейшая зависимость наступает с первой же затяжки. У многих людей есть твёрдая уверенность что если покурить, то это ничего страшного , колоться да это гроб, а покурить или понюхать разок другой можно. Именно через такого рода уловку сатана и упрятал в шкатулку сотни тысяч подобных этому несчастному людей. - Да - вслух подумал я.
– Не повезло ему с палатой. Не успел я окончить фразу, как дверь распахнулась, и в палату зашёл Мураш, а за ним следом с видом директора больницы, да что там больницы с видом директора Сибири и Дальнего Востока зашёл лысый пятидесятилетний тип по прозвищу Казанок. - Здорово братва!
– заорал на всю комнату лысый. - Вот Мураш проходи, присаживайся, чё Немец ты в натуре расселся, ставь чайник.
– продолжил он, почёсывая от героина свежо-выбритую скулу на худом, земляного цвета лице с выпученными глазами, где то в глубине которых еле виднелся маленький как точка зрачок. - Тебе надо сам и ставь - огрызнулся Немец, демонстративно закинув руки за голову завалившись на кровать, всем своим видом показывая что с места он больше не встанет. Казанок продолжил. Теперь его голос был похож на голос старшего товарища, заботливо объясняющего своему воспитаннику как нужно тому жить в ближайшем будущем. По тому, как быстро и с каким энтузиазмом он входил в новый образ, было понятно, что укололся с утра он порядочно. - Запомни Мураш в этом бараке одна только людская хата-здесь. Больше тут ловить нечего одна дикота вокруг краснопузая. В любое время заходи чай пей вот стол кушай что хочешь. Морик наш скоро за табором в небо отправиться своих искать, можешь потом шконку его занимать.
– Даже Морэ, что молчишь? Цыган приоткрыл глаза и бросил на Казанка измученный взгляд. Тот достал из кармана увесистый кусок гашишного масла с наслаждением понюхал сам и поднёс к носу Цыгана. - Ну как? Высший сука класс, тувинская херня, две ляпки принимаешь и пять часов в одну точку смотришь, - сказал Казанок.
– Хочешь? В умирающих, затуманенных от долгих страданий глазах Морика блеснул огонёк наркоманской жадности. - Давай - ответил он. - Вот тебе, - показывая пальцем в область своего паха громко прокричал Казанок, - Вот чё я тебе могу только дать. Вот как положняк весь целиком съешь, потом базара нет, вон пацанов попросишь, они меня свистнут я приду, сам пятку набью вмести с тобой без базара хапанём, а пока соси Морик, соси. Он сцепил руки за спинной и резво расхаживая туда сюда по палате, как на прогулке в тюремном дворике продолжил. - Я тебе сказал Морэ, хрен я тебе сдохнуть дам. Ты у меня всё равно начнёшь ходить и хавать начнёшь, никуда не денешься, - говорил спокойно Казанок. Теперь он уже вошёл в образ заботливого, старшего товарища, беспокоившегося за здоровье всех обитателей палаты. - Взяли блядь моду
– спросил он Немца и, не дожидаясь ответа нервно продолжил. - Вот у меня такие же были. Мне тогда Сергей Михалыч так сказал. Жить надо Саня, жить, к солнцу тянуться, ляжешь всё хана, земля к себе притянет. Хороший мужик был, заведующий блядь отделения. - В Движении жизнь. Заорал он, упал несколько раз отжался, после чего соскочил, снял с себя майку и, выбрасывая перед собой костлявые похожие на ветки руки, пританцовывая, стал изображать из себя боксёра. Цыган, поняв, что покурить масла ему не удастся, уже давно отвернулся к стенке и молчал, Немец продолжал лежать, закинув руки за голову, не обращая на "представление" Казанка ни какого внимания на, так как что то подобное видел каждый день. Мураш же попивая чай, внимательно слушал, прыгающего, одержимого бесами Казанка, считая его человеком весьма авторитетным. Я же не выдержал и что есть мочи до слёз рассмеялся.
– Опа на! Опа на! - повернувшись в мою сторону завопил Казанок, продолжая, пританцовывая прыгать, уклоняя от виртуальных ударов свой скелетообразный, весь синий от старых давно расплывшихся татуировок корпус. - Ну давай, человек матрац! Делай! Давай делай! Атакуй! Посмотрим что ты за мужчина!
– орал Казанок. Я, забыв про все болезни, стал смеяться ещё больше. Только приступ чахоточного кашля смог остановить мой безудержный, всё сильнее и сильнее раздражавший "боксёра" смех. - Я вас всех вместе с Мориком в мешок посажу и в форточку выкину, скажи лучше, сколько ты с утра уже в себя впорол?
– вытирая слёзы полотенцем спросил его я. Казанок мгновенно одел майку и с видом человека серьёзного, сцепив руки за спиной, опять начал ходить по палате. - По чеку поставили с Лашей, я то так, за компанию подшился - начал оправдываться пожилой наркоман. - Да ладно ты вырубай, у тебя каждый день за компанию, рассказываешь тоже - вмешался в разговор Немец. - Слышь ты юноша, ты чё в натуре там базаришь то. Мне это колка на хрен не нужна, это я так ради Лаши чисто, человек умирает, более менее живёт только когда вмажется. Ему без порошка вообще хана настаёт, у него вот, от двух лёгких кусок остался с эту булочку.
– Казанок указал пальцем на булочку лежавшую на тумбочке у цыгана. И придав, насколько это было возможно себе серьёзности, сел на стул, положил ногу на ногу и продолжил, нервно покручивая в место чёток зажигалкой. - Это что колка что ли? Это так ерунда? Вот мы в девяносто четвёртом вот покололись. Я, Макидон, Махро, царства им небесного, десятку долларов и ханки пол банки трёх литровой поднимаем, у Мани цыганки, ты та Вовка должен её помнить? - Помню, - утвердительно кивнул я. - Ну вот я тогда на тополе с биноклем трое суток просидел, ждал, когда она в огород пойдёт деньги ныкать . Ну вот мы у неё забираем всё вместе с ханкой, у Макидона ещё общаковых тридцатка была. Собираемся и в Москву едем, по лету дело было. - За чем?
– спросил Мураш с нескрываемым удивлением. - Ну так развеяться и деньги увезти надо было. Нас там тогда Хасан с Шакро встречали. Хасан тогда воровал уже во всю. Вот тогда покололись, две недели в Москве, месяц в Сочи, потом опять в Москву приезжаем на кумарах уже. Что делать? Перекумаривать как то надо. Мы с Махрошей собираемся и в Питер едем за метадоном. Олежка Македон в Москве остаётся нас ждать. Ну и всё нас с Махрошей там вяжут сразу, вместо барыги тогда мусора Питерские оказались, на жигулях приехали они тогда, на шохе, на Фонтанке на берегу стрелу забили нам. Ну и всё чё сначала целый день прокатали нас, не одна тюрьма нас брать не хотела, под вечер только кресты взяли. - И что дальше? - снова спросил Мураш, поражённый этой крайне "романтической" историей раздухорившегося перекидка, который добрую половину своей непутёвой жизни провёл в лагерях. - Чё чё, ни чё месяц нас продержали, и домой на поезде отправили. Македон нас ждал, ждал и поехал в Новосиб, там его и закрыли, сто пятая, двести двадцать вторая, двести двадцать восьмая , червонец тогда он там так и взял. Мы с Махро приехали и тоже устроились, я восьмёрку и он десятку. Вот это покололись, я понимаю, а сейчас кого это так ерунда. Это просто пока делишек что- то нету ни каких, могу себе позволить, а потом всё стопэ. - Да уж развеялись.
– Усмехнулся я и, последовав примеру цыгана, отвернулся к стенке, решив немного вздремнуть перед обедом. - Ну, ты то Мураш чё, как похаваешь подтягивайся. С тобой то мы хапанём, только не базарь тут в бараке ни кому, слышь. А то я тебе говорю тут повсюду эти козлы красные - щедро пригласил на косячок своего молодого воспитанника лысый наркоман, собравшийся уходить к себе в барак, где его уже давно поджидал "коллега" известный карманник и барсеточник грузин Лаша.
Мурашу тоже захотелось в лицах присутствующих показаться таким же "крутым" как его старший товарищ и он, не давая ему уйти, не торопясь начал свой рассказ. Конечно не такой красочный и интересный, так как ему до таких известных уголовников как Македон, Махро, Казанок было как сопле до луны, но, тем не менее свой четырёх летний лагерный опыт на бауле, он считал тоже вполне достойным. - Дядя Саня - начал он. - Ты же меня знаешь я никому ничего базарить не приучен. У меня под шконарём на курке под новый год бражки было десять литров, самогон, анаши завертон в сто папирос уже набитых ниткой перевязанных и ни разу я не пыхнул. А всё почему? - продолжал Мураш глядя в пустоту перед собой как будто кто-то перед ним стоял - Сколько меня просили? Мураш чё давай сделай, давай чё уберём, а я отвечал, базара нет сделаем, но при одном условии об этом будут знать только два человека я и ...
– Начальник лагеря! - перебил его Казанок громко заржал и вышел из палаты, тем самым отбив желание, что то дальше рассказывать у огорчившегося от неприятной шутки Мураша. Немного поболтав ещё с Немцем, ушёл и Мураш, оставив нас наедине со своими мыслями и мигающим без звука давно надоевшем всем обитателям нашей палаты телевизором. Как выжить?
– думал я. Моя изуродованное многолетним употреблением алкоголя и наркотиков здоровье оставляло желать лучшего. В очередной раз моя никчемная, насквозь пропитанная страстями жизнь висела на волоске от смерти, духовной и конечно же физической. Промучившись в этом ужасном месте месяц, мне стало ясно одно. Я в очередной раз почти во всём проиграл. Конечно, я твёрдо знал что Бог есть и он как бы там не было меня, так же как и всех людей любит. Конечно, я старался, как мог молиться, читать священное писание и именно благодаря этому я не кололся или пьянствовал, как большинство здешних завсегдатаев. Но в глубине своей души я в очередной раз понимал, этого мало.
Мало чем я отличался от Казанка, Немца, Цыгана или Мураша. Та грязь за много лет накопленная нами в наших душах по-прежнему объединяла нас. В очередной раз Господь привёл меня сюда, конечно-же не с проста, верить в Бога мало. Бесы существа тоже глубоко верующие они Бога видели и сомнений что Он есть, в отличие от некоторых из нас людей у них нет. Тем не менее, же они от этого всё равно остаются бесами. Как-то вечером разговаривая один на один с Казанком, я сделал вывод, что и он в Бога верит, может даже больше меня и на самом деле я не могу знать кто для Господа более приятен я или он. Как однажды мне сказал про таких людей один знакомый священник, что ты их судишь, откуда нам знать какое у них покаяние? Покаяние это именно то чего к моему огромному огорчению и несчастью у меня не было. Без покаяния я проиграл, если я умру с тем душевным багажом, который меня сейчас обременял то на том свете мне радости конечно же будет мало.