Ставки сделаны, ставок больше нет
Шрифт:
– На уколы проходим!
– истошным, срывающимся на визг воплем проорала на весь коридор, видно не выспавшаяся, вынужденная добираться по полтора часа каждое утро, откуда то из далека на работу Света.
Я открыл глаза, все спали, относительная тишина меня сразу насторожила. Бедолага Ворон представился - подумал я. Бугорок из кучи одеял, где-то в глубинах которого скрывался Цыган, еле заметно подымался и опускался, демонстрирую всем что Морэ ещё с нами. Немец с напряжённым лицом посапывал, боясь, что кашель может вновь отнять самое дорогое, телевизор беззвучно мерцал.
– Странно - подумал я. - - Если Ворон наконец умер почему нет суеты? Почему никто не шуршит мешком для трупов? Почему Света не ищет по бараку добровольцев, за полтинник согласившихся помочь ей упаковать в него мертвеца? Может живой? Вряд ли. Тогда может ещё никто не обратил внимания? Тоже вряд ли всю ночь он мешал всем спать своими
Ещё немного полежав, собравшись с силами, я закинул на плечо полотенце и поковылял в туалет. По кашлевая, периодический сплёвывая свисавшую из моего рта словно толстую, зелёную нить мокроту, в баночку, которая была всегда со мной. Я даже не задумывался о том, чтобы пройти лишние несколько метров до того закутка в коридоре где лежал Ворон. Нельзя сказать на то что мне было всё равно жив тот или нет. Ведь ещё совсем недавно он иногда заходил к нам в палату и подолгу сидел, внимательно слушая рассказы своего старого приятеля, нашего постоянного, непрошенного, гостя Казанка. Совсем недавно я, глядя на его вздувшийся живот, который на скелетообразном, изуродованном, шрамами и расплывшимися от старости татуировками теле смотрелся весьма странно, думал о том, сколько же он ещё протянет? Конечно, сходить посмотреть я бы, пожалуй, был бы не прочь. Но расходовать свои и без того скудные силёнки, моего ещё не успевшего после непродолжительного сна как следует напитаться через сгнившие лёгкие кислородом, слабого организма, я не мог. Поэтому зайдя в палату я снова лёг, для того чтобы на сколько это было возможно, отдышатся и набраться сил для утренней молитвы. Не прошло и десяти минут, как я услышал за дверью палаты шум. Сперва до меня донёсся короткий испуганный визг молодой санитарки, потом поспешный топот ног сразу нескольких человек.
– Что же там произошло?
– подумал я, к тому времени немного отдышавшись. Вряд ли бы санитарка испугалась увидев покойника. Несмотря на молодой возраст, смертей на своей не лёгкой работе она видела достаточно. Как действовать в этой обыденной для неё ситуации она знала. Да и алгоритм действий был не сложным. Всё что от неё требовалось это позвать медсестру, связать покойнику руки и ноги бинтом, помочь его упаковать в мешок и прикатить специально для таких случаев имевшийся, где то в закромах этой больницы аппарат для кварцевания. Говорят что после смерти, когда температура тела начинает падать, коварная палочка Коха, осознав потребность в поиске нового "жилища", начинает покидать тело умершего с особой активностью. Человеку здоровому без маски лучше к покойнику не подходить, без перчаток не прикасаться, так как это может быть опасно для здоровья. На похоронах прощаться с умершим желательно при закрытом гробе, потому как даже замороженное в морге тело, не гарантирует безопасности не быть инфицированным этой живучей, за много лет мутировавшей, привыкшей почти ко всему твари.
Интерес к произошедшему переборол мою немощь, и я, надев тапочки всё же вышел, как здесь принято говорить, на "продол" посмотреть, что же такого ужасного произошло. Расспросив стоявших на "продоле" вышедших из палат своих "сострадальцев", я пришёл к выводу что произошедшая с Вороном ситуация была на самом деле из ряда вон выходящая. Первое на что я обратил внимание, подойдя ближе к месту происшествия это запах свежей крови, ударивший мне в нос. Сверкая наколотыми на коленях звёздами, опустив голову, заваливаясь на бок, в одних трусах сидел Ворон.
– Ну что же ты наделал то а? Теперь ещё хуже же будет. Что теперь с тобой делать то а? - причитала санитарка, придерживая обессилившего зека за руку, которой тот зажимал на своём распухшем животе кровоточащую рану.
Возле кровати была небольшая, уже размазанная, чьими то ногами, лужица крови. На прикроватной больничной тумбочки, измазанной кровью, стояла открытая коробка с томатным соком, стеклянная прозрачная трёхсотграммовая кружка, почти до краёв наполненная на первый взгляд очень похожей на сок из коробки кровью и средних размеров столовый нож.
Промучившийся от нестерпимой боли всю ночь Ворон, толи решил покончить с собой, толи хотел самостоятельно слить из живота жидкость, из-за которой его распирало не по дням, а по часам, этого уже наверно никто не узнает, да и не суть важно. В общем, пока никто не видит он воткнул себе в живот нож и стал не торопясь выдавливать из раны в кружку кровь. После того как та перестала течь, обезумевший поставил кружку на тумбочку и опершись спиной о стенку стал чего то ждать, то ли облегчения, толи смерти а скорее всего и то и другое. Проходящая мимо санитарка, подумав, что тот разлил томатный сок, и начала по своему обыкновению ругать виновника беспорядка, на чём стоит свет.
– допытывался он, пытаясь нащупать на бессильно свисавшей, бледной как снег руке Ворона пульс. Тот от потери крови говорить уже не мог, опустив голову, он приглушённо стонал от боли, которая к его разочарованию только усилилась. - Скорую вызвали?
– спросил врач медсестру. - - Да сразу вызвали, минут десять прошло, -ответила та, пытаясь поставить ему в другую руку какой то укол. Через полчаса приехала карета скорой помощи. Потерявшего к тому времени сознание, перевязанного бинтом с густо напиханной в области ранения окровавленной ватой Ворона, положили на складные брезентовые носилки и вынесли из барака. Немногочисленная толпа покашливавших зевак в коридоре начала расходиться по палатам, вместе с ними "домой" пошёл и я.
Проснувшийся к тому времени Немец, сидя на кровати, деловито вычищал носками скопившуюся между пальцами ног грязь. Про утреннее происшествие, не смотря на недавний сон, бывший зек уже всё знал, может даже лучше чем я. Во-первых, после моего ухода дверь в палату была открыта и часть происходившего можно было услышать, а во вторых я видел, как к нему неоднократно забегал один из его "агентов", которого за исчерпывающую информацию тот щедро угостил сигаретой из под подушки. Комментировать по своему обыкновению он ничего не хотел. Цыган, из-под кучи своих одеял, судя по всему так и не показался, поэтому, несмотря на то, что от увиденного я был немного возбуждён, мне ничего не оставалось, как молча завалиться на кровать и уставиться в потолок, пытаясь переплавить в себя эту неожиданную весьма неприятную ситуацию. Но благодаря, заскочившему в палату заспанному, недовольному, ещё не успевшему с утра уколоться Казанку, обдумать, как следует увиденное, к моему сожалению или может к счастью мне не удалось.
– Вот ведь гадёныш!
– прошипел себе под нос, забегавший по палате, по привычке сцепивший за спиной руки Казанок. На этот раз он был раздражённый и крайне агрессивный. Обычное весёлое, игривое настроение, в котором он чаще всего прибывал под действием героина, из-за утреннего его отсутствия ещё не наступило.
– Проштырился! Это ладно бы кто, а тут двадцать блядь с лишним лет отсижено и такое учудил. Под крестами сука проштырился, в больничке! Сей час мусора понаедут! Ну, приедет я с него спрошу, сука как с понимающего, ну спрошу! - орал Казанок. Перешедший на крик, разговаривая сам с собой, как следует несколько раз, со всех сторон побрызгавшись, стоявшим на тумбочке Немца одеколоном, не на шутку рассердившийся Казанок, отсвечивая блестящей от мерцающего телевизора лысиной, в очередной раз, не закрыв за собой дверь, куда-то убежал по коридору. -
Фантамас разбушевался!
– раздражённо проговорил я от оставленной незакрытой двери. Не вставая с кровати, протянув руку, я, хлопнув её так, что трясущийся от нестерпимой лихорадки бугорок из одеял, видимо проснувшись и прислушавшись, на несколько мгновений перестал вибрировать.
– Приедет... - мрачно усмехнувшись проговорил я, вспомнив о словах Казанка.
– Сто пудов жмур, - согласился со мной немногословный Немец, который с безучастным ко всему происходящему видом, деловито продолжал заниматься своим делом.
– На завтрак проходим!
– раздался в коридоре крик баландёрши. Через несколько мгновений к ней потянулась вялая вереница людей с тарелками и кружками в руках, среди которых в глаза мне бросилась деревенская толстушка, помогавшая ухаживать матери Мураша за её умирающим сыном. Так как тот был в коме по видимому "пайка" его пригодилась ей. Её опухшее от слёз лицо был измученно бессонницей. Растерянность от стремительного ухудшения здоровья её супруга, освобождения из колонии которого, судя по всему она ждала не один год, нескрываемым оттенком отпечаталась на её измотанном горем лице. Конечно же она как и все остальные, прекрасно понимала, что шансов на его выздоровление практический нет.