Ставки сделаны, ставок больше нет
Шрифт:
Много раз я видел как умирают такие как я, лекарства это не главное. Главное правильно сделать выбор для чего жить, главное знать, что просить у Господа. Если это будет полезно, для твоей души, то Бог обязательно тебя услышит и даст силы духовные и телесные чтобы обрести то, чего не хватает. Говорят, что на войне нужно обязательно знать для чего живёшь, а то убьют. Так же и человек объявивший войну своим страстям должен в первую очередь поставить цель своей жизни и с помощью Божьей стараться её достичь. Первое время я наивно думал, что целью этой может быть служение богу, молитва, воспитание детей, добрые дела, но именно здесь и сейчас сподобил меня Господь понять, что всё это лишь средство для достижения цели, а цель в моём случае, это в той или иной мере постараться
– донеслось с коридора. Услышав крик в коридоре, отвлекший меня от моих мыслей, взяв свою тарелку и кружку я как и все покашливая медленной, шаркающей походкой, поплёлся в сторону женщины, которая из армейских термосов наливала всем подошедшим первое и второе. После обеда я получил у Натальи на три дня лекарств и отпросившись у врачей уехал на выходные домой, помыться и помочь жене по хозяйству. Если бы не изнуряющие болезни, наверно пребывая в кругу семьи меня можно было назвать человеком счастливым. После провонявших насквозь, унылых больничных стен домашняя обстановка радовала. Но выходные как всегда пролетели незаметно, и проснувшись через три дня хотел я того или нет вынужден был собираться в больницу, предложенную мне Господом как душеполезное наказание за свою греховную, разгульную молодость.
Заехав на территорию больницы, я как обычно припарковал под окно своей палаты машину, вытащил из багажника спортивную сумку и поковылял в свой "любимый", изрядно потрёпанный, за больше чем полувековую свою историю, деревянный барак. Говорят во время войны, это был санаторий для старшего командного состава, проходившего здесь реабилитацию после тяжёлых ранений. Прошло семьдесят лет героев войны давно не стало, а барак остался и до сих пор, несмотря на свою ветхость, продолжал также, как они героический служить людям.
Зайдя в отделение в коридоре по пути в свою палату мне встретилась, лет двадцати пяти деревенского вида толстушка. В руках у неё было мокрое полотенце, судя по всему она шла из туалета, куда ходила его намочить. В бараке я её видел впервые. По её пышным формам можно было сделать вывод, что она не была наркоманкой или туберкулёзницей из соседнего барака. Лицо у неё было встревоженное вид уставший, она мельком взглянула на меня заплаканными глазами и скрылась за дверьми палаты, в которой лежал Мураш. В моей комнате всё было без изменений, будто я и не уезжал, всё также мерцал непонятно для чего включенный беззвучный телевизор, скорее всего в моё отсутствие не отключавшийся не на минуту. Немец, лёжа на кровати с кем-то переписывался по телефону, бедняга цыган продолжал страдать. - Чё кто помер?
– спросил я Немца.
– Да вроде все живы - ответил тот.
– Чё жужжал барак походу в выходные?
– Да нет тихо всё без особо ярких, в шестой на пробку наступили, второй день пьют, врачи два раза ментов вызывали, сейчас спят вроде.
– Чё это за девка толстая к Мурашу только что зашла? - - Баба евонная, она вместе с матерью евошней вчера вечером приехала у него ночевали. Минингитчика на турничку вчера с утра увезли вот они на его шконке и спали.
– А что Мураш поплохел?
– удивлённо спросил я.
– Да всё походу Мураш приберётся на днях, вроде говорят в коме я не ходил, не смотрел. - - Он так то не чего бодренький же вроде бы? Что "освежался" чем то что ли?
– продолжал я расспрашивать неразговорчивого соседа.
– Как ты уехал они в троих взяли героина грамм Казанок, Лаша и он. У Мураша оказывается лаве были. Ночь пробегали тут, на следующий день Мураш грузиться стал,
Мне хотелось сходить к Мурашеву в палату посмотреть на него, но было как то неудобно ходить глазеть при родственниках и так горе у людей. Да и что я там не видел? Вряд ли я мог увидеть там, что то новое. На фоне ослабленного СПИДом иммунитета туберкулёз сделал своё дело ну и конечно же в очередной раз не обошлось без героина, поставившего точку в жизни несчастного. Сценарий вырисовывался в моём сознании вполне обыкновенный, освободившись из лагеря, Мураш попал под спасительный для него контроль жены и матери. Немного отъелся и подлечился на воле, свобода придавала ему сил на радость всем пошёл на поправку, потом на семейном совете решили, что самое время лечь в больницу и попробовать с помощью врачей восстановить истерзанный грехами организм, про не менее истерзанную душу, конечно же, никто не вспомнил. Которую надо было лечить в первую очередь с помощью Христа, про которого конечно все знали и не раз даже слышали и видели своими глазами, как он исцелял таких как он. Но значимости этому не придавали, а может и не знали о прямой взаимосвязи между душой и телом. Не знали и о том, что в первую очередь заботиться надо, прибегнув всей семьёй к Богу, о здоровье духовном, надо попробовать победить страсти, которые являются корнем всех бед.
Конечно же, Мураш торжественно всем обещал, да и сам в это свято верил, что колоться он больше никогда не будет и вообще подумывает в ближайшее время даже бросить курить. Сейчас немного подлечится и обязательно устроится на работу, куда-нибудь в бригаду отделочников или в столярку. Но как только остался без материнской опеки, оказавшись в больницы, сразу попал из-за духовной своей слабости под влияние бесноватого Казанка, в очередной раз не удержался от соблазна страшного наркотика, губительную силу которого не раз испытывал на своей шкуре и поплатился за это жизнью. Интересно крещёный он или нет?
– подумал я, - надо будет спросить при случае у матери.
День прошёл как обычно, как говорит Немец без особо ярких . Единственное что привлекало внимание, не только моё а наверное всех обитателей барака это с каждым часом всё усилившиеся стоны , лежавшего в коридоре зоновского приятеля Казанка тоже лет пятидесяти, по прозвищу Ворон. У него, судя по всему от цироза печени вздулся до неимоверных размеров живот, нестерпимая боль постоянно усиливалась. Напрасно надеясь на помощь медсестры, которая из-за отсутствия сильных обезболивающих препаратов не могла ему ничем помочь, он всё громче и громче кричал, не переставая долбить кулаком в стену и материться.
Весёлая наверно будет ночь?
– подумал я и к своему сожалению не ошибся. До самого утра нас с Немцем словно по очереди донимали приступы кашля, не давая нам уснуть больше чем на несколько минут. Ворон в коридоре продолжал орать и в добавок ко всему Цыган, силы которого видимо окончательно оставили, не смог сходить утром в туалет. Решив не вставая с кровати повернувшись набок, трясущимися руками, помочиться в коробку из под молока, он, конечно же, обоссал свою кровать и всё вокруг неё, черной, как густой чай вонючей мочой.
Под утро всё же удалось немного поспать. Наверное, сон для таких как я, Цыган или Немец, является одним из немногих, даже скорее самым главным, удовольствием из оставшихся в этой жизни. Во сне можно поиграть на ярко зелёном поле в футбол, не обращая внимания на отдышку, побывать на увлекательной, Байкальской, подлёдной рыбалке в компании с теми, кого давно уже нет в живых, или надолго задержав дыхание нырнуть в глубины бирюзового океана. Почему то часто сниться именно, то чего уже из-за немощи физической, в жизни мирской уже не будет никогда. Сон, видя нашу духовную немощь, Господь оставляет, чтобы мы не расклеились окончательно, чтобы могли немного отвлечься от скорбей. С мучившимся без перерыва Вороном, похоже случай был иной.