Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Этого гостя Феофано видела в лицо в первый раз, но заочно знала его давно: и поняла, кто перед нею, сразу, так же, как и он.
Высокий широкоплечий кареглазый грек с буйными черными волосами, сколотыми бронзовой заколкой, и в пестром платье спрыгнул с коня и пошел навстречу ей, покачиваясь, - походкой человека, привыкшего повелевать кораблем в шторм. Он не улыбался – смотрел своими карими глазами пытливо и изумленно, точно спрашивал хозяйку о каком-то горьком потрясении своей жизни…
Феофано печально
При этом он не сводил с Феофано своих карих обличающих глаз – Феофано не выдержала этого и отвернулась.
– Я не люблю, когда мне целуют руки, - сухо сказала она вместо приветствия. – Я твой товарищ, а не дама, комес Флатанелос!
Комес печально рассмеялся.
– Ты не товарищ – ты моя царица, - сказал он: словно бы сомневаясь сейчас, что женщина вообще может быть товарищем.
Феофано молча покачала головой, словно бы винясь в своих преступлениях – и отметая их; потом повернулась, сделав комесу знак. Они уже многое сказали друг другу этим приветствием; и ей не терпелось узнать остальное, без долгих предисловий.
Гость проследовал за Феофано, и она, входя в дом, послала позаботиться о его лошади кстати попавшегося навстречу конюха. Введя Леонарда в прохладную полутемную гостиную, Феофано усадила его, молясь, чтобы брат или Марк сейчас не вошли; и, хлопнув в ладоши, распорядилась о вине. Какую бы неприязнь комес ни питал к ней, промочить горло, да еще в такую жару, он не откажется.
Когда принесли кувшин вина и кубки, Феофано сама налила ему и себе. Подняла свой кубок – и комес, с небольшой улыбкой, пристукнул о ее кубок своим. Он мог затаить на нее великую обиду – но не был мелочен.
Они выпили: комес выпил с удовольствием. Потом сказал:
– Славное вино… Это с твоих виноградников?
– Из погребов моего покойного мужа… Старые запасы, - досадливо ответила Феофано. – У меня уже давно нет времени делать вино, а Лев знал в нем толк…
Она покраснела, хмурясь еще больше под пытливым взглядом прославленного морехода.
– Я слышал, что твое родовое имение – Калокиров – разорено турками? – спросил Леонард наконец.
– Да, - бросила патрикия, вздрогнув; она, казалось, привыкла думать о случившемся спокойно, но напоминание из уст этого гостя было как удар хлыста.
Комес дотронулся до ее обнаженного локтя теплой сильной рукой, заставив еще раз содрогнуться.
– Мне очень жаль, - прошептал Леонард.
Его голос и прикосновение покоряли, чаровали – и Феофано с трудом освободилась из-под власти этого странного человека. Иной, нежели та грубая, яркая власть, которую имели над ней братья Аммонии.
– Как ты узнал, где найти меня… и кто я такая? – резко спросила она.
– Это было не так трудно, царица, - усмехнулся мореход.
Феофано
Потом комес сказал:
– Я узнал и другое, Феофано.
Феофано быстро повернулась к нему – и они посмотрели друг другу в глаза. Комес кивнул и усмехнулся с какой-то горькой гадливостью.
– Я не виновата! – быстро сказала Феофано, выставляя руку в отвращающем жесте. – Никто не думал, что так получится! Кто больше меня мучается…
– Я знаю, что ты мучаешься, - тихо ответил Леонард.
Он опустил голову – конечно, такое нельзя было простить или забыть, кто бы сколько ни мучился. Это можно было только… пережить, искупив, - при своей ли жизни? Разве когда-нибудь кровавые счеты между знатными семьями кончались скоро – чаще всего они длились столько же, сколько жили враждующие роды… Такова человеческая природа!
Комес откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул.
– Что бы я только ни отдал, лишь бы только попасть домой на полгода раньше, - прошептал он, возведя глаза кверху и запустив руки в пышные волосы. – Боже святый! Я каждый день, каждый час боюсь, что она может погибнуть! Это настоящий безумец!
– Такой же, как ты, - рассмеялась Феофано. – Думаю, он ее не тронет… еще долго, если моя Феодора не возбудит в нем ревность. А тогда нельзя поручиться за жизнь никого из его домашних – Валент в гневе и вправду бывает настоящим зверем, как и оба его брата! Удивительно, что у такого отца родились такие тихие и хилые сыновья!
Леонард стукнул кулаком по столу.
– Уж не поэтому ли он похитил ее – желает крепкого потомства!..
Феофано вдруг склонилась к комесу через стол, изумленно подняв брови, - крупный твердый рот дрогнул:
– Так ты говорил с ним… и все еще жив? Могу вообразить ваш разговор!..
– Он чуть не заколол меня, подкараулив ночью с кинжалом на Августейоне, - хладнокровно сказал Леонард, - но почему-то передумал резать. Благородство крови не позволило! – усмехнулся он.
Феофано выпрямилась.
– Пожалуй, - серьезно сказала она. – Это, в своем роде, очень честный предатель! Ты слышал о том, что произошло во время сражения с Ибрахимом-пашой?
Леонард покачал головой; и тогда Феофано быстро пересказала ему то, что так хорошо еще помнила. Леонард был изумлен – но не слишком. Должно быть, подвердилось его предположение о характере Валента.
– Но с таким человеком она как на пороховой бочке, - сказал моряк. – Надеюсь, что с ней все будет благополучно!
Он сжал кулаки и покачал головой – как будто все еще не верил, что не сумел предупредить Валента, защитить свою подругу… Феофано мягко улыбнулась.