Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Она еще раз улыбнулась Фоме и поцеловала его. Доверчивость в его глазах вызвала у нее нежность, какой она давно не испытывала к этому человеку.
– Поправляйся, дорогой, - сказала царица; и быстро ушла.
Она спустилась вниз в обеденный зал, где Дионисий все еще сидел один, с опустевшим кубком в больших ладонях, - и подумала, что, конечно, этот могучий, надежный, горячий человек намного реже чувствует себя одиноким. Тот, кто одаряет всех любовью и силой, получает их взамен в изобилии…
Дионисий заметил ее и встал; Феофано улыбнулась и, как давеча, присела рядом на край стола.
– Ты послезавтра уедешь от нас? – спросила
– Если мне ничего не помешает, василисса, - ответил Дионисий. Феофано вдруг прыснула; ее позабавило, с какой персидской серьезностью величания этот красивый важный человек титуловал ее. Дионисий улыбнулся, понимая, что ее насмешило, - но сам остался серьезен.
– Возьми с собой горничную Феодоры – эту рыжую, с мужем и ребенком, - попросила лакедемонянка. – Мы ведь не сможем взять ее в море. И то, что она…
Феофано накрутила прядь волос на палец.
Дионисий понимающе кивнул.
– Тем более, что вы все время будете среди католиков, - заметил он. – Их фанатиков порою очень трудно распознать, но они страшны.
Старший Аммоний взглянул на царицу.
– Хорошо, я возьму к себе эту служанку с ее семьей, - согласился он.
Феофано признательно поцеловала родича.
– Я не сомневалась в тебе.
Все было окончено к концу апреля – Нотарасы, Аммонии и комес готовились всеми силами; враг не предупредил их. И наконец пришло время выступать.
========== Глава 113 ==========
Феодора и Феофано поехали в первой повозке из двух с младшими детьми и ближайшими слугами – обе внутренне возмущались против такого решения, но обе признали, что это было самым разумным. Конечно, если их верхом на лошадях заметят вездесущие шпионы, в них признают женщин.
Правда, их люди заблаговременно прочесали окрестности, - но на каждую такую разведку требовалось почти столько же времени, сколько понадобилось бы османам, чтобы заслать других соглядатаев, а теперешним турецким соглядатаям – скрыться: особенно если они сообщались друг с другом. Способы сообщения у турок и у греков не различались – конные гонцы и бегуны; еще на суше, как и на море, могли зажигать сигнальные огни, но с этим и те, и другие осторожничали, чтобы ненароком не подать весть врагу.
Мужчины – все, кроме слуг, не приученных к седлу, - ехали верхами; они никак не переодевались, если не считать за маскировку одинаковые темные плащи, которые патриции и императоры надевали еще во времена первого Рима, отправляясь по ночным делам. Из числа благородных господ в отряде пока был только сам хозяин - Фома Нотарас; но остальные всадники были испытанными воинами и товарищами. Все мужчины вооружились короткими мечами и кинжалами, а Леонид и Теокл, лучшие стрелки из всех, еще и луками.
Этим двоим любовникам было приказано не охранять повозку, а наблюдать за дорогой по обе стороны: именно их умение пригодилось бы в первую голову, попадись беглецам шпион.
Феодора и Феофано, хотя и сидели в экипаже, были одеты по-мужски и вооружены кинжалами; а Феофано еще и мечом. Она так и не успела приучить свою филэ к мечу. Зато под сиденьями у них лежали луки, а на поясе у каждой висел колчан, полный стрел.
Еще подруги приготовили платки, чтобы скрыть лица, и чалмы, чтобы спрятать волосы. Действительно – не воспользоваться такой предписанной исламом маскировкой было бы очень глупо. Кроме того, в Город они думали вступить в вечернее
А резкость и силу в движениях, свойственные мужчинам, и, прежде всего, воинам, обе амазонки упражняли очень долго.
Феодора сидела напротив Феофано – они почти соприкасались ногами в сандалиях; а иногда соприкасались намеренно, даря друг другу лукавые улыбки. Феодоре было страшновато – но не страшно по-настоящему: как будто ее увлекали навстречу восхитительному приключению. Даже мысль о том, что рядом дети, не топила ее в ужасе, заставляя задыхаться: как эта мысль топила бы обычную женщину и мать.
Да, она и в самом деле стала воительницей – и оценила, повидав мир и жизнь, сколько стоят человеческие жизни. Как говорил Олимп? Женщина-воин обедняет свою душу, потому что начинает смотреть на людей без жалости и понимания, забывает и отторгает причиненные другим муки…
А Фома – и комес - говорили, что женщины жестоки по своей природе.
Но Феофано и Феодоре, может статься, понадобится вся их жестокость и отвага, чтобы противостоять врагу.
Комес первым предложил – и после жарких споров все приняли необыкновенный по дерзости план побега: впрочем, Фома признал, что умнее даже он едва ли придумал бы. Если до тех пор, как они достигнут Стамбула, их не раскроют, они представятся стражникам и чиновникам караваном – караваном, перевозящим рабов для комеса Флатанелоса! То, что герой Византии был пиратом и работорговцем еще во времена империи, известно многим: и туркам преуспевание на таком поприще скорее внушает почтение, чем отвращение. А султан, как и градоначальник, знают его и в действительности не питают к нему большой враждебности. Ненавидят турки тех христианских героев, кто служит сильным и живым христианским государствам: таким, как Венгрия и Чехия. Византия же более не существует, и сам Леонард Флатанелос – уже не более, чем тень царя Приама, оплакивающая руины Трои.
Леонард говорил, что сильнее всего ему следует опасаться греков: у него немало лютых ненавистников как среди тех, кто остался христианами, так и среди отступников.
И ненависть эта порождена не черными его делами – а скорее делами великодушными, которые все же перевешивают на весах его совести… и в сознании тех, кто слышал о нем.
Но даже среди греческих врагов Леонарда Флатанелоса мало тех, кому известны подробности его жизни; и среди тех, кто слышал о его возвращении, мало тех, кому известны его цели. Те, кто действительно может изобличить его намерения перед султаном, - это Валент и его присные.
Что хуже всего, Валенту известно о страсти комеса к знаменитой московитке… и о том, что его связывает с Феофано.
Феодора посмотрела на Варда, который сидел рядом с сестрой, - этот сильный и умный шестилетний мальчик понимал уже очень много. Достаточно, чтобы бояться. Но у него был уже сложившийся характер комеса, и держался он молодцом.
Анастасия, до сих пор дичившаяся всех мужчин, считая и брата, сейчас прижалась к Варду, взяв его под руку: одна из длинных темных кос девочки легла ему на колено, и длинные, до плеч, темные кудри юного грека трепетали от ее дыхания. Вард держал младшую сестру за вторую руку, и такая опека в него самого вливала силы и храбрость.