Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Первым делом московитка примерила вышитые туфли желтой кожи, испугавшись, что те окажутся не впору; ведь это подарок не меньше коня! Такие траты!
“А и все равно – Леонард тоже не станет мне мужем по христианскому закону… Не могу же я назвать в церкви мое настоящее имя!”
“Нехристианское, скверное имя у тебя, Желанушка… и судьба твоя будет нехристианская”, - вспомнились ей слова Евдокии Хрисанфовны, которыми ключница напутствовала дворовую девушку, когда они познакомились в трюме греческого корабля, везшего их в полон. Напутствовала – а может, накаркала? У Евдокии-то Хрисанфовны воля
– Что ты там бормочешь? – спросила Феофано.
Феодора подняла глаза – гречанка стояла у входа в палатку, скрестив руки на груди, и постукивала ногой.
– Ничего, - ответила она.
Потом отвернулась и все-таки объяснила:
– Вспоминаю Евдокию Хрисанфовну… Она мне напророчила нехристианскую судьбу, и все сбылось по ее слову! Я ведь и с Леонардом буду в блуде жить!
Феофано насмешливо улыбнулась.
– В самом деле, - сказала она. – Как зыбко то, что называется христианским законом! Разве ты не испытала этого в полной мере? Христианский закон, моя дорогая, - это общий закон нашей жизни, дорога, которой идут наши свободные народы плечом к плечу, сплотившись против общего врага! И твоя Евдокия Хрисанфовна, как мне представляется, прекрасно понимает это!
Феодора вздохнула.
– Пожалуй, что так… плечом к плечу.
Они опять говорили с царицей по-русски, и это опять было странно. Подняв ногу, Феодора повернула ее, пощупала сквозь туфлю, потом встала.
Феофано тут же двинулась к ней.
– Как тебе – все хорошо?
Феодора улыбнулась. Да, чудесно. Если забыть о том, что сегодня она станет двоемужницей… а то и троемужницей: да еще и мужа возьмет по латинскому обряду…
– Дай мне зеркало, госпожа, - попросила она.
Перед зеркалом Феодора поправила волосы, заплетенные в две косы и уложенные венцом вокруг головы. Удивительно – и русские женщины, беря мужа, начинали расчесывать волосы надвое: так же, как она много раз видела на греческой земле! Подобные обычаи, общие для греков и русов, порою как будто сбивали душу с толку… и Феодора каждый раз, словно в первый раз, чувствовала, что потеряла родину.
Феофано, едва заметно улыбаясь, покрыла ее голову тонким покрывалом, окутавшим всю фигуру.
– Вот настоящая невеста.
Феодора теперь с трудом различала себя в зеркале – складки шелка преломляли ее черты, тяжелую вышивку ее наряда; и ее опять изумила находчивость Феофано. Покрывало невесты не даст церковникам рассмотреть ее во время всей церемонии; и шелк заглушит голос. Лишь на несколько мгновений она поднимет вуаль, чтобы выпить из брачной чаши и поцеловать жениха.
Но комес Флатанелос, герой Византии – он ведь не только явит всем свое лицо, но и назовет свое имя!
Хотя что в этом такого - почему прославленный комес Флатанелос не может жениться, да еще и на своем Крите? Ходил же он здесь по рынку, наверняка собрав вокруг себя толпы зевак!
Но зеваки не знают его в лицо – а свое имя он назовет только в церкви… Однако, когда разные слухи просочатся через храмовые стены и смешаются, о том, что комес Флатанелос побывал здесь со своими кораблями и таинственной невестой, станет известно всей Кандии…
Феофано
– Ну, готова?
Феодора кивнула. Готова. Она знала, что в церковь поедет верхом, - сев на лошадь боком и поставив ноги на особую дощечку, - и не поднимет своего покрова, пока не встанет перед алтарем. Только еще посмотрит напоследок на Леонарда, прямо сейчас… он и так-то загляденье, а в праздничном наряде еще краше станет! Кумушки в этом греко-итальянском городе все глаза проглядят… а сколько потом будут судачить…
Когда подруги показались из палатки, им захлопали. Феодора откинула покрывало и, обведя восторженных мужчин бодрым, счастливым взглядом, поклонилась им по-русски – достав рукой землю…
Греки и несколько итальянцев из комесовой свиты заулыбались удивленно, переглянулись – а потом торжественно поклонились московитке в ответ.
– Здравия и радости тебе и комесу, госпожа! Многая лета! – говорили ей со всех сторон.
“И ведь все понимают, - мучительно подумала Феодора, - что это против божия закона! Тем более, что немногим известно, как я венчалась с Фомой и как меня зовут взаправду…”
Хотя товарищи комеса - такие лихие люди, столько обычаев перевидавшие и примерившие на себя, что им все нипочем.
Тут подошел Леонард, которого встретил шквал рукоплесканий и поздравлений; Феодора взглянула на возлюбленного, и сердце замерло от его красоты. Леонард подобрал на себя наряд цветов родного моря, столь любимых на его Крите, - в голубом и лазури с головы до пят, в плаще, артистически присобранном на правом плече серебряной фибулой, с серебряными заколками в волосах, он казался царевичем морского царства. С нежностью и безграничным восхищением посмотрев на Феодору, он обнял ее и поцеловал; со всех сторон раздались новые крики восторга. Правда, жених и невеста были сдержанны друг с другом – оба отличались целомудрием души, не позволявшим обнажать свою любовь перед всеми.
Потом Феодоре подвели Борея; Артемидор, тоже принарядившийся и похорошевший, сияя улыбкой, подсадил невесту в седло и помог устроить ноги на дощечке. А потом вдруг, по примеру своего господина, схватил и поцеловал ее правую ногу, в самую туфлю!
Феодора ахнула, но только беспомощно взмахнула руками под вуалью; а разбитной помощник комеса засмеялся и подмигнул. Он поклонился ей, прижав руку к сердцу, а потом сам вскочил в седло, легко для своего крупного тела.
Составилась небольшая свита для молодых – все сильные мужчины, самые доверенные помощники. Но даже среди таких помощников может попасться предатель – и именно среди них, как показывает жизнь, и попадается…
“Кто-то же должен был выдать нас Валенту!” - в который раз подумала Феодора. Но она не узнает этого – и никто не узнает предателя, пока тот не нанесет удара снова. А тогда может оказаться слишком поздно.
Леонард вскочил на своего коня, - такого же ахалтекинца, но белого, и тоже очень заметного, - и процессия тронулась. Но не успели они проехать и нескольких шагов, как вдруг среди провожавших произошло движение: какой-то человек растолкал их и вырвался вперед. Женщина!
– София! – ахнула Феодора, откинув покрывало и во все глаза уставившись на старшую Валентову дочь.