Стебалово
Шрифт:
– Кто это?
– Так, чмо одно, ты его не помнишь... Звонит Лысый: то да се, цивильная работа, ажур полнейший, не хочешь - меня спрашивает - оттянуться?
– в проекте конкурс красоты. У тебя кайфовая соса - говорит - есть? Ну, а у меня как раз тогда с бабами полная лажа была, я говорю: нет. А он: подваливай, Серафим, будет из чего выбрать, я тут каких-то телок надыбал, пусть тряхнут ягодицами, подгребай, посмотрим. В одежде - говорит - хрен чё разберешь, разоблачим - увидим. У Лысого в то время тоже бабы не было: на кого попало у него
– А кто такой Лысый?
– Маша, дослушать хочешь?
– Да.
– Тогда умолкни... И манера у него такая еще: присмотреться, какая бикса всем катит, потом - цап ее к себе в постель, и все завидуют. Вот ненавижу такое отношение к чувихам. Он меня для того и позвал, чтобы я, короче, за него глаз положил, а он потом сцапал. Прикинь? У меня-то глаз-алмаз: если уж я хочу телку - телка реальная, по кайфу. Себе он так не доверял, как мне. С теми, кого я снимаю, и в постель, и на банкет - нигде не впадлу затусоваться. Ну, я и пошел. А что было делать? Я ишачил на Лысого, выполнял все, что требовал этот фуфел... Пришел, короче, а там, на арене, фейерверк, оркестр, сто тысяч пар глаз... И все на подиум глядят, как голые чувихи жопами трясут. Красиво, обпердеться можно! А Лысый мне, падла: "Секи, Серафим, секи, кто там самая четкая чувиха! Глаз-алмаз, губа не дура! Опосля мне доложишь. Смотри не лажанись!" Ну я и просек: самой четкой чувихой была ты, Маша Типовашеева.
– Я?
– приятно удивилась Маша.
– Ты, ты. Мою оглоблю, помню, так свело, что только под утро удалось загасить. А Лысый прикалывается: секите, че у Серафима в штанах, ге-ге-ге, че там у него торчит?! Сразу понял, гнида, на кого у меня стоит, даже не спрашивал. "Обломись, - говорит, - Серафим, не по росточку тебе Машенька - моя это ягодка". Другими словами, пока папа трахается, собака должна сосать дырку от бублика -- вот что он хотел сказать. Такая меня обида, блин, взяла! Но Лысый есть Лысый, ему законов не писали: он за этот конкурс платил, он и увез тебя с собой.
– Меня?
– Тебя, - вздохнул Серафим.
– Когда?
– Первого мая прошлого года.
– А куда?
– В свой особняк, куда еще?
– Классно, - улыбнулась Маша.
– Кому как. Я сам себя дрочил - классно мне было, как ты думаешь? Вот, пусть теперь он себя дрочит. Его время кончилось. Пришло мое время!
Серафим стукнул радиотелефоном по тумбочке и попытался вновь связаться с Лысым. На сей раз удачно. Ответил Лысый:
– Бляха у аппарата.
– Говно ты подарочное, а не Бляха, - засмеялся Серафим.
– Сам говно!
– заорал Лысый.
– Ну, привет.
– Ты где?
– На седьмом небе. Спасибо, что интересуешься. Давно мне не было так кайфово. И все благодаря тебе. Хотя, признаться, кроме вони, я ни фига от тебя не ждал.
– Угандошу фраера!
– Ты решил упасть в моих глазах, или у тебя хреновое настроение? Может, я в другой
– Она с тобой?
– неожиданно тихо и трагично произнес Лысый.
– Давай без этой, вот, патетики, Бляха, хорошо? А то мпеня вырвет. Да, она у меня.
– Что ты с ней делаешь?
– Ну, а что с красивой бабой обычно делают? Ничего особенного, как везде: чих-пых, чих-пых.
– Повтори то, что только что сказал!
– Чих-пых, говорю, Лысый, чих-пых!
– Ты ведь не любишь ее, сука.
– А это как посмотреть. По-моему, все довольны.
– Серафим повернулся к Маше: - Маша, тебе хорошо?
– Да, Серафим.
– Скажи это дяде в трубочку.
– Да, Серафим, - повторила она в телефон.
– Маша!!!
– взревел Лысый.
– Хорошего понемножку.
– Труба вернулась к Серафиму.
– Ебарь недоделанный!!!
– метался бедняга на другом конце провода.
– Нет, Лысый, ты что-то не понял: я-то как раз доделал, сам слышал, как всем хорошо. Не психуй. Ты даже не поздоровался - сразу в бутылку.
– Что? Здороваться? С тобой?! Может, тебе еще и пососать?!
– Ну, зачем же сразу крайности? То разменять, то пососать...
– Не заказывал я тебя менять, веник недоделаный! Кто тебе такую лапшу на уши повесил?
– А кто подослал отморозков на мою хату?
– Не я, вот те крест!
– Засунь свой крест... подальше.
– Хувалов, - вдруг сознался Лысый.
– Его рук дело.
– Да, ну?
– Хувалов, - повторил Лысый.
– Я тут ни при чем.
– Как это ни при чем?!
– Вот так.
– Ты что, не мог его тормознуть?
– Как я мог тормознуть Хувалова, если ты загасил четырех его людей? Теперь он не остановится, пока не увидит тебя в гробу.
– В гробу-то меня много кто хотел бы видеть. Но я чего-то не могу расчухать... Я загасил четырех людей Хувалова?
– Ты же не будешь этого отрицать?
– Погоди-ка, погоди... Ты мне выкатил за их дунделя четверть лимона?
– Ну, - неохотно согласился Лысый.
– Насколько я еще врубаюсь в бизнес, Хувалову надо бы тебя стращать. Что он на меня-то катит? Платил-то ты. Ты же не будешь этого отрицать.
– Платил-то я, - вяло подтвердил Лысый.
– Но я буду это отрицать. Видишь ли, ты просек не весь бизнес.
– Да что ты?
– У меня с Хуваловым тоже бизнес.
– Я знаю. Ну и что?
– Видишь ли, если Хувалов пронюхает, кто оплатил заказ на четырех его людей...
– Ах, вот так?! Ха-ха-ха-ха! "Если Хувалов"? Ха-ха! Очень трогательно, Лысый, ты неподражаем!
– Какой есть.
– Ну, и что будет, если он пронюхает?
– У меня могут накрыться два завода. Ты влез в очень крутой бизнес, Серафим, - с пафосом изрек Лысый.
– У тебя очень крутые проблемы.
– Да мне до балды твои заводы! Пока я вижу одну очень крутую проблему, Лысый: твою личную.
– Твои проблемы.