Стебалово
Шрифт:
Впрочем, довольно заморачиваться на архитектуре. Перейдем к делу. А дело такое. Чтобы показать Эммануэль, что ее помпезное имя и высокомерное отношение к жизни не стоит выеденного яйца, или, другими словами, бросить луч света на ее темную репутацию и заставить о себе думать, Серафим пригнал к ее дворцу колонну из восьми грузовиков. Примерно в одиннадцать часов дня (в это время Эммануэль традиционно сидела в Черном зале "Каннибала", расписывая меню на сутки вперед) до отказа набитые машины въехали под пандус и остановились под альковом. Из кабин повыскакивали бандиты: Серафим, Мясник, Рейган, Шопен, Шарик, Марик и Чокнутый (Трахнутый остался сидеть на месте - ему противопоказано было поднимать тяжести,
Выбежавший из дворца подросток лет шестнадцати, ряженый под розового эльфа, с удивлением стал наблюдать за действиями Серафима и его братвы. На вопрос, есть ли в доме еще какая живая душа, мальчик ответил отрицательно, а на вопрос, кто он и что здесь делает, сказал:
– Сейчас меня зовут Антуан. Я тут живу.
– И чем занимаешься?
– строго спросил Серафим.
– Люблю Эммануэль.
– И все?
– Думаете, этого мало?
– фыркнул пацан.
– Не думаю.
– Серафим с пониманием покачал головой.
– На жизнь хватает?
– Вполне.
– В твои года мне тоже немного было надо.
– А теперь вам что здесь понадобилось?
– И теперь немного: сделаем черномазой небольшой ремонт - кое-что подмажем, кое-что отколупаем, приведем в норму и отвалим. Надеюсь, мы тебе не помешали?
– Да, нет, - пожал плечами парнишка.
– Странно только...
– Странно что?
– Зачем нам ремонт? Тут и без ремонта ништяк.
– Это называется мещанством, малыш, - сказал Серафим.
– Консоли, шпалеры, рисованные плафоны... Боже, какое извращение! Эммануэль стала заложницей роскоши. Барство ее растлевает. Неужели ты не замечаешь?
Мальчик похлопал ресницами и ничего не ответил.
– Мы спасаем ее черную душу, Антуан, - продолжал Серафим.
– Пусть каналья хиляет в ногу со временем, бес ей спереди! А то того и гляди потеряет нюх и сыграет в собственную сковородку. Люди давно живут в евростандарте, а она понатыкала себе хрен знает что... Разгружай!
– скомандовал Серафим братве и потеснил Антуана: - А ты постарайся не болтаться под ногами малыш - как бы тебя кто не зашиб.
Сразу вслед за командой из грузовиков начали вываливаться стулья и столы, вешалки и зеркала, диваны и кресла, шкафы и настольные лампы, линолеум и ковровые покрытия, кафель и обои - мебель и сопутствующие аксессуары были если не черными как ночь, то белыми как день. Евростандарт, ничего не попишешь.
За несколько часов энергичной работы Серафима и его кодлы внутренности дворца, совсем недавно напоминавшие симфонию, стало не узнать: от грозного вестибюля до волшебной Зеркальной галереи не сохранилось ни одного квадратного сантиметра, не затронутого веянием цивилизации. Работали без перекуров. Да и где тут отдохнешь? Чего стоило, к примеру, разобрать и закинуть в грузовик Зеркальную галерею (а ведь ее еще надо было заделать по евростандарту)! Главное парадное помещение для танцев и обедов, Зеркальная галерея, получила название из-за сотен длинных зеркал, вставленных в простенки, стены и переплеты ложных окон, и была рассчитана на прием двух сотен гостей. Зеркала позволяли многократно увеличивать пространство на визуальном уровне и умножали количество гостей до пяти-шести сотен, что, понятно, щекотало амбиции гостеприимной и честолюбивой хозяйки. Иногда ей казалось, что за трапезой, устроенной в честь успешного завершения той или иной сделки, аферы или преступления, присутствует не сто -- сто пятьдесят авторитетов и чинов Отвязного, но вся политическая и воровская
– Что ж, - сказал Антуан, - станем безусловно современными.
– Ты француз?
– спросил Серафим.
– Наполовину, - ответил Антуан.
– Одно время меня звали Сулембеком. А когда я нашел свою вторую половинку, Эммануэль, она сказала, что я буду Антуаном.
– Тяжело менять имя, малыш?
– В первый раз тяжело.
– Антуан пожал плечами.
– Потом привык. После третьего раза не парит.
– Это точно.
– Антуан - мое двенадцатое имя.
– А как же тебя звали вначале?
– Джоном... Или Андреем. Да какая разница? Если ты постоянно тусуешься с академиками и президентами, невозможно долго носить одно имя.
– Так что, все твои бабы были блатными?
– Ну, почему все, - засмеялся Антуан, - бабы? Всякие были. И бабы, и...
– Но в основном-то, - строго откашлялся Серафим.
– В основном да, - согласился мальчик.
– Гагары.
– Тебе бы с бейбой конкретной прессоваться, Антуан, а не с черной корзиной. Она же в десять раз тебя старше.
– Ну, уж не в десять...
– Я серьезно: найти тебе девчонку-промокашку?
– предложил Серафим.
– А что мне с ней делать?
– Это уж тебе решать. Сходите на дискотеку, глотнете колес, оттянетесь, - что все молодые делают? А ты как старик - со старухой с этой, Эммануэль.
– У промокашек...
– Антуан задумался.
– Нет, спасибо, конечно, но... я люблю Эммануэль, - решил он.
– Надеюсь, дело в деньгах?
– Серафим с подозрением посмотрел мальчишке в лицо.
– Отлипни, - попросил Антуан, отвернувшись.
– Ну, прости.
– Серафим пожал плечами.
– Любовь так любовь, я понимаю.
– Ни фига ты не понимаешь.
– Она же блатная, малыш. Что будешь делать, когда Эммануэль загасят?
– Она не такая.
– Увы, мальчик, - не отлипал Серафим.
– Она уголовница. А всех уголовников рано или поздно гасят. На худой конец, сажают.
Антуан звонко захохотал:
– На худой конец сажают!
– Ты чего?
– не понял Серафим.
– На худой конец сажают! Ха-ха-ха-ха!
– повторял испорченный подросток.
– На худой конец сажают! Ха-ха-ха-ха!
– Да...
– Серафим безнадежно опустил голову.
– Эммануэль тебя растлила.
Действительно, даже ему, видавшему виды убийце, не могло прийти в голову, сколько пошлости и порока может содержаться в незатейливых, на первый взгляд, фразах. Да и кто, кроме любовника Эммануэль, придумал бы в качестве наказания посадить преступницу на худой конец?
– Антуан, ты большой оригинал, - похвалил убийца.