Стефан в гостях у ведьмы
Шрифт:
Как можно все так быстро потерять — отца, край, жену? И что Стефан делал не так, где промахнулся, ведь только как лучше хотел и зла никому не желал, и крутился последние недели как белка в колесе? И людей, грамоту разводную догнать, он так и не послал, а стоит ли теперь, нужен ли господарыне Маричке муж неудачник и изгой? Ушлому Адамусю точно не нужен такой зять. Голова начала раскалываться.
«Надо собраться, нельзя сейчас раскисать. Нужно все обдумать с холодной головой, так бы пан Ковальский сделал, не его вина, что этот Невесский с нами увязался». Стефан медленно вынул из уха
— Вот, возьми, теперь твоя, — протянул он Юрасю.
— Не нужно, — смутился брат, — оставь себе.
— И мне она не нужна, — и Стефан зашвырнул символ наместника края в ближайшие кусты.
Адамусь облизывал нового господаря как кот жирные сливки, раньше к Сефану такого раболепного почтения он не проявлял никогда — заискивал, вертелся под ногами, старался уловить любое желание Георгия. Старик, казалось, даже помолодел, настолько бойко тараторил о житье бытье в крае Яворонов. Где нудное ворчание о недоимках и убытках? Все, оказывается, процветает.
— Пир надо собрать, радость-то какая, — широко улыбался старикан Георгию.
— Не до пира, — отмахнулся новый господарь.
В трапезе старый филин тоже превзошел самого себя, на ужин подали — молодого поросенка, южные рубиновые вина, и даже откуда-то взялась засахаренная айва и совсем уж экзотические финики.
Но кроме возбужденно-красноречивого Адамуся за столом все сидели тихо и с мрачными лицами. Пан Хлын молча наливал себе чарку за чаркой, воровато оглядываясь на маячившего за спиной Михася, Стефан угрюмо цедил бражку, отодвинув от себя дорогие напитки, на противоположной стороне стола на его прежнем месте восседал Юрась и тоже неуютно ежился, кисло улыбаясь, чтобы сгладить неловкость. Подле Хлына блеклой тенью сидел Невесский, он был еще очень слаб, но старался держать спину прямо, и это давалось ему с большим трудом. Стефан не стал кидать ему упреки, что толку, просто одним другом стало меньше, пора бы и привыкнуть.
— Малыш, а где же твоя женка? — вдруг оживился Юрась, озираясь. — Прячешь красавицу?
— Ой, она сейчас придет, — вскочил Адамусь, — голубка моя, прекрасная хозяюшка, хлопотунья, — глаза старика засияли. — Марию зовите, — крикнул он слугам.
Вот тут Стефан занервничал, знает ли Маричка, что он больше никто? Да, конечно, знает, разве ж филин такую новость сможет от любимой племяшки утаить. Теперь он для нее не только лгун, но и неудачник. С расстройства Стефан опрокинул новую чарку, и тут в комнату вплыла жена…
Мария была в скромном коричневом платье и с ниткой жемчуга на шее, такая, какой ее когда-то увидел у себя в комнате Стефан, и такая же встревоженная, напряженная, и первый взгляд она кинула на мужа, изучающий, оценивающий: «Ну, как ты?» — говорили ее очи. Неужели ей не все равно? Сразу стало как-то жарко, Стефан оттянул ворот.
Маричка, как показалось, направилась было к нему, но ей дорогу перегородил Адамусь.
— Нечего, вы уже почти развелись, — громко проворчал он, хватая племянницу за руку, — негоже чужим рядом сидеть. Что люди болтать станут? — и он потянул Маричку сесть ближе к Георгию. — Вот она, голубка моя, — представил Адамусь племянницу новому господарю. —
— Как это почти развелись? — не понял Юрась, широко раскрывая глаза. — Малыш, это что за новости? — скосился он на брата.
— Он не малыш, он господарь этого края, а ты кто? — вдруг жестко бросила Маричка и, вырвав руку из цепких лап Адамуся, села между Хлыном и Невесским.
— Горячая какая, — мурлыкнул Юрась, заинтересованно разглядывая жену брата, — понимаю, братишка, понимаю, — без обиды подмигнул он Стефану. — Так чего разводитесь?
— Мы не разводимся, я передумал, — твердо произнес Стефан, глядя на Марию, но она лишь опустила голову вниз, разглядывая узор на скатерти.
— Глупости, — разозлился Адамусь, — разводятся они, разводная грамота уж епископу ушла. Дело времени. Просто кто-то верит разным клеветникам, — красноречиво глянул филин на бледного Невесского.
Генусь смолчал, ну, а что ему еще сказать?
Георгий оживился, начал травить какие-то байки про Дарницу, Адамусь, заглядывая ему в рот, надтреснувшим смехом поддерживал все шутки. Хлын заклевал носом, вздрагивая только при очередном всплеске хохота.
Стефан с Маричкой переглядывались, оба были напряжены, и обоим, видно, хотелось быстрее убраться с этого пиршества.
— За дивные очи хозяйки этого дома, — во весь богатырский рост поднялся Юрась, вытягивая вперед руку с кубком.
— За господарыню! — оживился Хлын, отхлебывая прямо из хрустального графина.
Стефан тоже встал, чуть кланяясь жене. Она тут же поднялась и поклонилась ему в ответ.
— И женка послушная, — похвалил Юрась, подмигивая брату.
Трапеза завершилась. Когда все собрались расходиться, Стефана попытался отвести в сторону Невесский:
— Господарь, нам надо поговорить, — торопливо зашептал он.
— Я теперь не господарь, твоими стараниями, — холодно отстранился Стефан, — и говорить я с тобой больше не стану.
— Это очень важно, — с волнением в голосе продолжал настаивать Невесский.
Но теперь Стефан знал, что проныра мог быть очень искусным актером, и лишь с раздражением процедил:
— Никогда я больше с тобой говорить не стану, радуйся, у тебя все получилось, задание выполнил.
Генусь, с обидой поджав губы, отступил, а Стефан, к досаде, заметил, что, пока он пытался отвязаться от Невесского, Юрась успел завести беседу с Маричкой. Старший брат, щуря по-кошачьи угольки глаз и приглаживая воронова крыла волосы, что-то выспрашивал у синеглазой, отвечала ли она и как смотрела, Стефану не было видно, Маричка стояла спиной.
Сгорая от невесть откуда взявшейся ревности, Стефан устремился к ним, но тут ему уже дорогу преградил Адамусь:
— Оставь ее, — совсем не дружелюбно прорычал филин, — у тебя был шанс помириться, но ты нос воротил, а теперь что изменилось?
— Не твое дело, — огрызнулся Стефан, пытаясь его обойти.
— Очень даже мое! — взвился Адамусь. — Что ты ей теперь можешь дать? Пан Хлын мне сразу, еще с заставы, весточку прислал, что настоящий господарь явился. А ты, — Адамусь тыкнул крючковатым пальцем прямо в грудь Стефану, — самозванцем рядился, а на самом-то деле самозванец и есть.