Стекло и дерево
Шрифт:
– Ай! – вскрикнула Алина, широко раскрыв глаза. Гостья цепко ухватила её за рукав халата.
– Куда? Хочешь продать меня врагам? – завращала глазами Эвелина.
– Что ты, что ты! Я просто, просто…
Эвелина хлопнула хозяйку по плечу.
– Испугалась? – обычным тоном спросила Липутина. Её глаза весело заискрились. – Страшно стало?
– Эт-то шут-тка?
– А как ты надо мной подшутила? Как тебе учится, Лина? – передразнила подругу Липутина. – А сама психиатра спрятала в квартире – на всякий случай! Я правильно поняла?
– Нет, нет,
– И ты не боишься?
– Чего? А, тебя-то? Конечно же, нет! Пошли пить чай!
– Пошли.
Мужчины уже принялись за трапезу: времени в обрез, а ещё многое предстоит сделать. Поэтому на вскрик из зала, они не обратили никакого внимания. К тому же Рим был абсолютно уверен в безвозвратности психоза Эвелины. Сейчас девочка немного расторможена: в виде компенсаторной реакции, после длительной депрессии наступил период повышения общего тонуса. После курса реабилитации Эвелина станет такой же, как до болезни.
– У нас вы – просто гости! – во всеуслышанье заявила Иванова.
– Как? – не понял, жующий бутерброд, Владимир.
– Я в том смысле, что ни слова о работе!
– Коне-ечно, – протянул Владимир, – я вот только расскажу кое-что об Евклидовом кольце!
– Это что-то о псевдонорме? – проявила интерес Эвелина.
Все замерли. Как он только ляпнул такое, забыл, что имеет, дело с дочерью математика? Владимир прикусил язык, но самообладание быстро вернулось к нему.
– Любое Евклидово кольцо является кольцом главных идеалов, – словно на лекции продолжил речь Владимир.
Присутствующие поняли, о чём речь. Правда, каждый по-своему. Алине показалось это очередной шуткой. У Рима в голове крутилось доказательство возможности моделирования психических расстройств, впрочем, как и у Владимира. А вот Эвелина решила, что все подключились к процессу её реабилитации. Она украдкой с благодарностью посмотрела на Рима Николаевича. Любимов смутился, перехватив взгляд девушки. Владимир ничего не заметил, а вот Алина сделала соответствующие выводы.
Мужчины извинились и вновь заперлись в кабинете, а подруги поговорили ни о чём, да и расстались.
37
Карина Львовна, как и обещала врачу, день-деньской безвылазно сидела дома, не зная, чем заняться. Она поговорила с Люськой о том, о сём, – немного развеялась. Даже решила наварить пельменей из заводского пакета, бросив их в холодную воду. Кастрюлька была из-под кипячёного молока, но Карина Львовна справедливо решила, что корочка печёного молока не испортит вкуса.
Дрянь получилась ужасная, Эвелина отказалась даже пробовать это месиво. Но что делать? Карина Львовна привыкла к столовкам, ресторанам, маминой стряпне. Когда занятому человеку учиться готовить? Теперь она сидела и молча давилась собственным произведением кулинарии.
Эвелина быстренько приготовила себе омлет села напротив и, с немой усмешкой, поглядывала на акт самопожертвования матери. Но дочери не хватило
За спиной раздался сдавленный смешок. Карина Львовна оглянулась, но никого не увидела. Галлюцинация! Всего лишь галлюцинация, успокоилась Карина Львовна.
– Линочка! Ты не отпустишь меня ненадолго? – попросилась Карина Львовна некоторое время спустя. – Мне бы попасть на кафедру, посмотреть, что да как!
– А разве Рим Николаевич не велел мне содержать тебя под домашним арестом?
– Это же на случай чего! А у нас разве может быть чего-то?
– Хорошо, отпускаю, – великодушию Эвелины не было предела. Мама ушла. Лина захотела что-нибудь почитать, но вспомнила строгое предупреждение врача и отложила книгу в сторону. Вспомнилось, как она искала записную книжку, как перевернула весь дом снизу доверху. Надо же! Вот расскажи ей кто про это, не поверит ведь! Надо обязательно сказать об этом Риму Николаевичу. Он обязан знать всё про Эвелину! Даже про Алика.
И про Люську! И про бабушку! Кстати, а кто запрещал позвонить бабушке? Никто. Эвелина набрала межгород.
Она рассказала бабушке всю правду, включая обстоятельства, при которых Эвелину положили в клинику.
– Да как она смела! – громовым голосом возмутилась бабушка. – Сомневаться в тебе, моё золотце?
– Мама попросила прощения.
– Да какое ей прощение! – взорвалась Олимпиада Самсоновна.
– Бабушка! Повинную голову меч не сечёт!
– Она была гулёной и тебя заподозрила! Как так можно? По себе судить и с одной меркой ко всем подходить!
– Бабушка, не ругайся. Ты испортишь мне настроение!
– Хорошо, хорошо, Линочка, я не стану ругаться! Так тебя ещё и не выписали?
– Пока нет, но скоро.
– А что они там говорят, что думают?
– Я же не Марина, чужие мысли читать не могу!
– Какая ещё Марина?
– Больная там есть такая, мы с ней дружим.
– Золотце моё, ты там будь, пожалуйста, поосторожнее! Там и у врачей, говорят, не всё в порядке с головой!
– Там тоже есть люди, бабушка!
– Люди есть везде! Я выезжаю к вам! Не могу я смотреть на всё это безобразие!
– А дом?
– Что дом?
– Кто будет топить печь, смотреть за хозяйством?
– У меня квартируют студенточки, они и приглядят! Так что, завтра же я выезжаю! – окончательно решила Олимпиада Самсоновна. – До встречи, Линочка!
– До встречи, бабушка, – вздохнула Эвелина. Решение принято и отговаривать бесполезно.
Эвелина села за стол и с тщательными подробностями принялась вспоминать всё, что было до больницы. По совету Рима Николаевича она записывала всё, абсолютно всё, включая обрывки мыслей, в специальную тетрадку. Что-то всплывало само собой, что-то додумывалось.