Стеклянные цветы
Шрифт:
Шале и правду оказалось совсем маленьким: прихожая, кухня и гостиная на первом этаже, две спальни и ванная — на втором.
В гостиной приятно пахло смолистым дымком, угли в камине еще мерцали кое-где язычками пламени. Ковер на полу, бар, телевизор, пара кресел у камина, диван; лишь одна деталь отличала эту комнату от гостиной в люксе фешенебельного отеля — рация на столике рядом с баром.
Макс включил ее и сказал в микрофон:
— Центр, говорит
— «Робинзон-четыре», это центр, — отозвалась рация женским голосом. — Понятно, гости в доме.
— Конец связи, — сказал Макс, щелкнул выключателем и обернулся к Филиппу. — Ваши позывные «Робинзон-четыре». Диспетчер в центре дежурит круглосуточно. Если позволите, я вам покажу все остальное.
«Все остальное» включало в себя расположенные позади дома дровяной сарай и пристройку, где находился электрогенератор и запас топлива для него.
Амелия смотреть сарай не пошла и к тому времени, как мужчины вернулись в дом, сидела в кресле со стаканом апельсиновой шипучки в руке.
— В баре нет вермута! — сказала она Максу. Прозвучало это так, словно она обвиняла его в убийстве.
— Какой именно сорт вы предпочитаете? — швейцарец достал из кармана блокнот.
— Итальянский, белый. Не «Экстра драй», — отчеканила баронесса.
— Нет проблем, через час вам его доставят… — Макс шагнул к рации.
— Сегодня уже не надо, — величественно отмахнулась Амелия. — Пусть привезет горничная, когда убирать приедет.
— Горничная, если вы не против, будет приезжать по вторникам и пятницам, к десяти утра, — сообщил Макс. — Она же будет привозить свежий хлеб, молоко и яйца, а также деликатесы, газеты, книги, видеофильмы, словом, все, что душа пожелает — достаточно лишь заказать это у диспетчера… — Чувствовалось, что речь эту он говорит даже не в десятый — в сотый раз, настолько гладко и заученно она звучала.
— А лавины здесь бывают? — внезапно перебила его Амелия.
— Лавины? — переспросил Макс.
— Ну да, лавины, лавины! — Она посмотрела на него как на недоумка и сделала рукой волнообразное движение наискосок сверху вниз, изображая лавину. — Из снега которые!
— А-а, лавины! Нет, в отношении лавин это место вполне безопасно. Разве только дорогу, по которой мы сюда добирались, иногда засыпает снегом — но и тогда самое страшное, что вам грозит, это задержка с булочками к завтраку, — улыбнулся швейцарец и вновь свернул на накатанные рельсы: — Хотя телевизор принимает всего три программы, но в нашей видеотеке имеются…
— Телевизор мне и дома надоел! — отрезала Амелия.
После этого Макс решил не тратить зря время — пожелал счастливого отдыха, сел в джип и отбыл.
— Убрался, наконец! —
— Чего ты так на парня взъелась? — поинтересовался Филипп.
— Зануда и кривляка! — припечатала она. — А ну его! Давай отдыхать! — с хищным весельем глянула на Филиппа, набрала с перил пригоршню снега и принялась лепить снежок.
Владения их состояли из небольшой, километра два длиной, долины, зажатой между двумя хребтами, Один конец ее заканчивался пологим спуском, густо заросшим молодым ельником — при взгляде сверху видна была лишь сплошная масса слегка присыпанных снегом темно-зеленых веток. С другой стороны долины либо по лестнице, либо с помощью подъемника можно было подняться на плато со смотровой площадкой, откуда видны были живописные горы вдали, крутые, заросшие редкими елями склоны по сторонам, долина и шале внизу. Спуститься обратно можно было на лыжах или на скейтборде; склон — гладкий, без единого деревца — подходил для этого идеально.
Филипп был совершенно уверен, что этот «робинзоний» отдых — не более чем блажь, и что вдали от цивилизации Амелия уже через несколько дней начнет со скуки лезть на стенки и злиться на весь мир. Даже заключил пари с самим собой, когда именно это произойдет: первые симптомы — на третий-четвертый день, отъезд — примерно через неделю. Но прошла неделя, а она, если не считать состоявшейся в первый же вечер небольшой свары по поводу того, кому положено мыть посуду, была резва и весела, как птичка.
Она гуляла, рисовала что-то в блокноте, фотографировала горы, долину, Филиппа и саму себя; по тридцать раз в день поднималась вверх на подъемнике и съезжала «своим ходом». Смешнее всего, что, хотя у нее было с собой две пары лыж, чаще всего она применяла для спуска найденный в дровяном сарае лист пластика — плюхалась на него задом или животом и летела вниз по склону. Похоже, так же кто-то использовал этот лист и до нее — с одного края в нем были пробиты две дырочки и продета веревка, превращавшая его в импровизированные санки.
Посуду все же был вынужден мыть Филипп. Амелия заявила, что лично она скорее сдохнет, и вообще — вполне можно подождать приезда горничной. Если же некоторым (руки в боки и выразительный взгляд на Филиппа) так претит вид немытой посуды, то могут и сами помыть, не развалятся.
Чувствовалось, что она готова идти «на принцип», поэтому он решил не спорить — тем более что при наличии посудомоечной машины занятие это было и впрямь необременительное.
Поссорились они только один раз, причем Филипп даже не понял, из-за чего, собственно, разгорелся сыр-бор.