Стеклянный омут
Шрифт:
Он не смог проехать мимо, свернул со второй полосы так резко, что, будь на дороге машины, обязательно бы спровоцировал аварию. Подъехал к остановке и распахнул дверь: «Садись!» Девочка колебалась, явно наслушавшись историй о грабителях, насильниках, убийцах. Молодец, он бы тоже на ее месте пять раз подумал, садиться ли к незнакомцу ночью в машину. Девушка глянула на него одновременно и с подозрением, и с надеждой, как заглядывает тебе в глаза уличный пес – ударят или угостят вкусненьким? «Коленки отморозишь!» – проворчал Михаил, которому самому не понравилось сравнение девушки с псом. Ну как ему такое в голову пришло? Эта девчушка, вся такая воздушная, тоненькая, беленькая, похожа на Снегурочку. Но не на тех ряженных, с грубо намалеванным румянцем во всю щеку и искусственной косой-метелкой, которые перед Новым годом в компании пьяных Дедов Морозов ездят по заказам родителей поздравлять ребятишек, а на настоящую. Рожденную зимой. «Садишься?» – поторопил он девушку, но не из-за того, что желал поскорее тронуться в путь, а потому что предчувствовал, что если девчушка еще минут пять проведет на ветру, заболеет воспалением легких, не иначе. Она решилась. Шагнула к его машине и чуть
В тепле девушка оттаяла: щеки порозовели, а сама она, поначалу напряженно вглядывающаяся в дорогу и в крепком молчании сжимающая губы, вступила в разговор. Рассказала, что поссорилась со своим парнем (Михаил так и предположил, что девушка либо гордо ушла от кавалера, либо возвращалась со дня рождения подружки). «Я к нему не вернусь! – запальчиво воскликнула она и, подкрепляя свое решение, хлопнула ладошкой по коленке. – Гад еще тот!» Михаилу не хотелось выслушивать исповедь о негодяе-кавалере. И не потому, что неинтересно, напротив, о пассажирке ему хотелось узнать как можно больше. Но вдруг показалось, что в интимном пространстве его машины нет места для другого, третьего – чужого. Пусть те полчаса, которые займет дорога до дома пассажирки, будут только их – его и Снегурочки.
Она то ли почувствовала, что ему не хочется слышать о ее бойфренде, то ли самой была неприятна эта тема, и задала Михаилу какой-то невинный вопрос, из которого довольно легко размотался клубок разговора. Михаил сам не заметил, как стал рассказывать девушке о Лоте. «Ой! А у меня дома живет котенок!» – тут же живо отреагировала она. Разговорились о животных. И в такой беседе о домашних любимцах незаметно доехали до ее дома. Снегурочка жила в спальном районе в одной из высоток-близнецов, царапающих низкое зимнее небо плоскими верхушками и отстраненно глядящих многочисленными глазами освещенных окон на густо метущий снег. Когда Михаил остановил машину у одного из безликих подъездов, девушка вдруг распахнула сумочку и вытащила кошелек. «Нет-нет!» – протестующе выставил он руку ладонью вперед. Его голос прозвучал несколько резко оттого, что сама попытка девушки заплатить ему показалась обидной. К счастью, Снегурочка поняла, не стала настаивать на оплате и поспешно сунула кошелек в сумочку. Улыбнулась, стараясь сгладить неловкость. И поблагодарила с искренней сердечностью. Но раньше, чем Михаил успел ответить ей, выпорхнула из салона. «Помирится со своим кавалером», – с почему-то навалившейся на душу тоской подумал Михаил. Не слишком он поверил в запальчивое восклицание пассажирки не прощать бойфренда. И та поспешность, с которой девчушка распрощалась, лишь подтверждала подозрение, что помирится она со своим парнем: девушка ускользнула, словно испугалась, что водитель в качестве оплаты попросит номер телефона.
А ведь он и правда собирался попросить ее номер…
Михаил проводил взглядом Снегурочку. Девушка шла на своих каблучищах осторожно, чуть расставив руки в стороны для равновесия и старательно выдергивая ноги из завалившего дорогу снега. И только когда она, чуть задержавшись перед домофоном, скрылась за тяжелой дверью, понял, что так и не спросил ее имя.
Впрочем, зачем?..
Она еще оставалась в его памяти какое-то время. Он даже пару раз сделал крюк, заезжая после работы в этот район в нелепой надежде встретить девушку, но к весне уже излечился от этой странной сердечной простуды. Образ Снегурочки растопили, как и должно было быть, первые солнечные лучи.
А потом, спустя два с небольшим года, они вдруг вновь встретились на чьем-то дне рождения. Компания была незнакомой, приглашение поступило от одного старого приятеля, неожиданно вновь нарисовавшегося в его жизни, и опять на очень короткий период. Будто и правда лишь для того, чтобы устроить судьбу Михаила и после удачно выполненной миссии без прощаний исчезнуть.
На том шашлычном пикнике у кого-то на даче Михаил и увидел ее – Снегурочку.
Он вспомнил ее сразу, хоть мог бы и не узнать: за этот период ему еще не раз доводилось подвозить случайных пассажирок, да и в его личной жизни происходили различные пертурбации. К тому же девушка изменила внешность: льняные волосы перекрасила в золотисто-осенний цвет, фарфоровая кожа теперь была покрыта загаром, даже синева ее глаз стала не той зимне-холодной, цвета сумеречного снега, а васильковой – летней, теплой. Снегурочка растаяла, а возродилась нимфа. И теперь у нимфы было имя – ласковое, идущее ей как никакое другое. Настя.
Нет-нет да и бросал он на нее короткие взгляды. И первого наблюдения стало достаточно, чтобы понять, – девушка в этой компании, как и он, – впервые. Она чувствовала себя неловко, хоть хозяйка дачи и старалась сразу вовлечь гостью в общие дела и разговоры. Но постепенно Настя освоилась, справилась со стеснительностью. Когда понадобилась помощь на кухне, как-то так незаметно и ловко взяла все в свои руки, будто хозяйкой тут была она. Михаилу особенно запомнился один момент. Он вошел на кухню, когда Настя, повернувшись к двери спиной, с увлечением крошила зелень для салата. Волосы она подобрала высоко, чтобы не мешали, два локона выбились из небрежной прически, свернувшись золотыми змейками на тонкой шее. И Михаилу вдруг захотелось подойти к девушке, убрать эти прядки обратно под зажим – чтобы не дразнили, не вызывали в нем непонятное желание тронуть их не только пальцами, но и губами. Она вдруг, словно что-то почувствовав,
Тот день шел как-то нелепо с точки зрения Михаила: ему все никак не удавалось перекинуться с Настей хотя бы словом. То она оказывалась не одна, то с ним кто-то заговаривал. Так получилось, что за столом их места оказались в противоположных сторонах. Все застолье Михаил просидел с одной мыслью: как бы поговорить с девушкой, не отпустить ее, выпросить телефон. Но сложилось все так счастливо, как он и предположить не мог. Когда солнце заретушировали сумерки и возник вопрос о возвращении в город, Настя вдруг сама подошла к нему и попросила подвезти ее.
– Помнишь, где я живу? – спросила она с лукавой улыбкой. И стало ясно, что узнала она его еще с самого начала. Но оставила признание на потом, как на десерт.
А через полгода они поженились…
Михаил толкнул калитку и вошел во двор. С соседнего участка доносился веселый шум, заставивший его невольно поморщиться: именно сейчас хотелось тишины, нарушаемой лишь едва слышимым шелестом листвы и птичьим чириканьем.
– Привет, сосед! – окликнули его. Ну вот, пройти в дом незаметно не удалось. Сосед Иван подошел к забору, разделяющему их участки, и улыбнулся с такой искренней радостью, будто встретил лучшего друга.
– Здорово, – поприветствовал его Михаил. Новые соседи были ему симпатичны. Они как-то вместе даже обедали пару раз: первыми его пригласили к себе Иван с Татьяной, потом он их.
– Мих, айда к нам на обед! – сделал приглашающий жест Иван и засиял улыбкой, не предполагающей отказа. – Видишь, шашлыки затеваем!
С соседнего участка и правда тянуло дымом. Неподалеку от очага на низеньких переносных скамеечках сидели жена Ивана с другой девушкой и нанизывали на шампуры куски мяса. Возле них на примятой траве стояла кастрюля с маринадом, а шампуры с надетыми на них ломтиками они складывали в огромный эмалированный таз. Картинка была столь аппетитной, что Михаилу показалось, будто он чувствует луково-кислый запах маринада, источаемый еще пока сырым мясом. И ему вдруг так захотелось скрыться от грустных воспоминаний в шумной компании, слушать чужие веселые разговоры, обжигаться о только-только снятое с шампуров ароматное мясо, что он даже на мгновение зажмурился, представив себе возможную картину удовольствия. Как давно он не ходил на пикники! Года три точно, после того, как жизнь разломилась на два неровных обломка. Его, конечно, приглашали за все это время на праздники, и не раз, но Михаил на любые приглашения отвечал отказами. Он и сейчас собирался отказаться… Но сегодняшняя ситуация вдруг так совпала с его счастливыми воспоминаниями о том, другом пикнике, где он во второй раз встретил Настю. Сладкий обман – ассоциации.
– Да я как бы у себя собирался обедать… – попробовал он отнекаться из вежливости.
– Ну что ты будешь в одиночестве? – продолжал уговаривать Иван. Его жена подняла голову и теперь смотрела на Михаила, улыбаясь тихой улыбкой мадонны.
– У вас там свой праздник!
– Да какой праздник! Так, собрались с друзьями. Чего обедать в одиночестве? У нас и весело, и вкусно!
Если подумать, то и правда лучше провести остаток дня в шумной компании, чем страдать от шума в голове, порожденного воспоминаниями, которые обязательно навалятся на него, стоит лишь остаться в одиночестве. Иван велел приходить через полчаса, и Михаил пообещал не опаздывать.Рита увидела, как Иван отошел, чтобы поприветствовать соседа, и с грустью подумала, что соседнюю дачу тоже продали. Помнится, принадлежала она старику Захарову, имени которого девушка не могла вспомнить. Не потому, что забыла, а потому, что старика все в деревне звали по фамилии. Она отлично его себе представляла, хоть и видела в последний раз много лет назад. У Захарова была белая борода, напоминающая сахарную вату. Когда Рита была маленькая, она так и думала, что борода у Захарова – сладкая, пахнущая карамелью, как та самая вата из парка аттракционов. И даже немного завидовала соседу – он ведь может каждый день лакомиться! Еще у старика были глаза какого-то удивительного стального оттенка, и взгляд их казался острым, как нож из нержавейки. Рита побаивалась соседа именно из-за его взгляда и при встрече с дедом всегда опускала глаза, словно опасалась обрезаться. Был старик высок, худ и сух, сильно сутулил плечи. А голос его звучал раскатисто, как гром, что тоже вызывало робость.
Старик Захаров был вдовцом, но в столице проживала с семьей его дочка. Отца она навещала редко, но зато каждый год почти на все лето отправляла к нему своего сына. Как того звали, Рита не знала, потому что кликали парня деревенские мальчишки не по имени, а по прозвищу, производному от стариковской фамилии, – Захаром. Долгое время Рита считала, что мальчишку так и на самом деле зовут. И хоть она и видела Захарова-младшего почти каждое лето, но никогда с ним не заговаривала: парень был старше на пять-шесть лет, водился с деревенскими мальчишками его же возраста и мало с кем общался из приезжих, предпочитая дружить с местными. О том, что к старику Захарову приезжал внук, становилось понятно по толпящимся возле соседской калитки компаниям пацанов: Захар-младший удивительным образом умел собирать вокруг себя людей. Вроде бы и не был верховодой и заводилой, напротив, казался серьезным парнем. Но как-то так выходило, что везде, где бы он ни появлялся, тут же оказывался в центре внимания. Впрочем, на местную ребятню он влиял самым положительным образом. Шума от компании почти не было: мальчишки не озорничали, не включали на полную мощь музыку, не лазали по чужим садам. Собирались ради того, чтобы оседлать велосипеды, а позже, когда стали постарше, – мопеды, и проехаться многочисленной компанией по безлюдным окрестностям.