Стеклянный шарик
Шрифт:
А вместо перин и одеял — снег. Под ним, может быть, и тепло. А в окнах тоже лед. Вот прям с луж снимать и в окна верхний слой. Можно, наверное, даже нужного размера лед для окон морозить в специальных подносах таких. Решетку поставил, как в столовой у мамы на работе, в нее подносы с водой, их в холодильник, через 20 минут снимаешь лед по форме и можно в окно. Интересно, а у нас в морозилку влезет? Или только кювета для проявителя? Надо попробовать во дворе построить, что ли.
— Кто готов к уроку? Кто может пойти к доске и рассказать свойства воды?
Ася вздрагивает
— Николаева, — шипит Вяльцева.
— Николаева! — шипит Иванова.
— Николаева.
Ася идет к доске, Егоров ставит ей подножку, она почти падает, опирается рукой о спину Бирюковой.
— Чо пихаешься, дебилка! — Бирюкова бьет ее по руке.
— Вода имеет три агрегатных состояния, — говорит Николаева у доски. — Жидкое, твердое и газообразное. Жидкое — это просто вода. Она не имеет формы и стремится растечься по любой поверхности под действием гравитации. Она могла бы растечься в один молекулярный слой, но на практике этого не происходит, я точно не знаю, почему, но думаю, это как-то связано с поверхностным натяжением. Вода универсальный растворитель. Второе состояние воды, твердое, это лед и снег. Это кристаллические образования с гексагональной сингонией.
По классу проносится вздох.
— Ася, ты где это прочитала?
— Не знаю, — пожимает плечами Ася. — В энциклопедии, наверное.
— Я о чем спрашивала?
— О свойствах воды.
— А ты мне что рассказываешь?
— Свойства воды.
— Садись. Вы что — идиоты? Вы что — не понимаете? У вас городская контрольная на носу. Ты что, Николаева, ты будешь в городской контрольной писать «я точно не знаю, почему, но думаю, из-за поверхностного натяжения»? Вам что — трудно вечером сесть и прочитать параграф?
— Я прочитала…
— Я тебя не спрашиваю, Николаева! Ты уже все сказала! Сидишь на уроке, в окно смотришь, принца какого-то ждешь на белом коне. Отвечаешь так, будто только что с Луны свалилась. Что за смех? Егоров, ты чего смеешься? Николаева энциклопедию читала, а ты что читал? Сказку про курочку Рябу? И ту, наверное, не читал. А ты, Симонов? Опять жуешь? Мозги уже все жиром заплыли, а ты все жуешь. Кому там еще смешно? Горецкий, тебе смешно? Или тебе, Заварзин?
Нечего жалеть. Здесь — совсем нечего жалеть и не за что цепляться. Здесь никого не жалко. Только, может, маму и Шуричка. Но у мамы работа, у нее своя жизнь, у нее дела. Она со мной не пойдет. А Шуричка можно взять с собой. Принц на белом коне не приедет, Ася его ждала во втором классе, и в третьем ждала — что он прискачет под окно, протянет руки и скажет: где тут моя принцесса? Я назову тебя Майя! — и увезет, как положено, туда, где вокруг дворца заросли роз и сирени, и летают эльфы. Или уплывет с ней на корабле в теплое море.
Но моря не бывает, розы придумали в сказках, а здесь осталось одно хорошее: снег. Лечь под него и замерзнуть. Ничего не слышать, не чувствовать, лечь под одеяло. Замерзнуть — хорошо.
Принц не придет и не заберет, но может быть, заберет зима. Ведь это же не может так быть, чтобы меня придумали именно сюда, чтобы здесь жить, ведь я сюда совсем не гожусь. Наверное, меня потеряли. Может быть,
— Ага. Вот не слушаем на уроке и рисуем. «Зимний дворец». Ее императорское величество Анастасия Николаева рисует себе зимний дворец. Давай сюда дневник. О, интересно, что это на обороте?
— Вы не имеете права!
— «Я не отсюда, я знаю сама, меня по пути обронила зима, может, устала на полюс брести и обронила меня по пути». Не знаю, кто тебя где обронил, Николаева, но на уроке…
— Вы не имеете права читать мои личные…
— Те не имеешь права повышать на меня голос и заниматься на уроке посторонними делами.
— Николаеву обронили, гы.
— Симонов, Николаеву хоть обронили, а тебя, видно, с размаху об пол бросили. Еще один звук — я позову директора. Открываем тетради, пишем в десятый раз, если с первого не понимаете: «Свойства воды». Первое. Вода прозрачна, не имеет цвета.
Это ничего не меняет, думает Ася. Одной каплей больше, другой меньше, это уже все равно ничего не изменит.
— Второе. Не имеет вкуса и запаха.
Было бы интересно построить себе снежный дом с ледяными окнами, но это тоже ничего не меняет. Можно просто лечь в сугроб и не вставать. Иначе — до конца года, и потом еще год, и еще год, и еще, и еще.
Звонок. Перемена.
— Слышь, Николаева, ты чо — самая умная? Тебе трудно сказать, что не готова? Ты двойки, что ли, боишься?
— Ты заманала, Ася, хватит уже выставляться. Вчера, кажется, договорились все — природу не делаем.
Не оправдываться. Не имеет значения, что меня вчера не было. И так еще год, и еще, и еще.
— Ой, куда варежка полетела! Лови, Николаева! Варежка тю-тю!
Эти варежки связала бабушка, но я не буду ее ловить. Не жалко варежку.
Нет, конечно, это ошибка. Я ничего не сделала, чтобы оказаться здесь. Это судебная ошибка, куда я могу подать апелляцию? Или кассацию, как это правильно называется? Надо дома в словаре глянуть. Где я могу опротестовать свой приговор? Кому написать, чтобы меня освободили? Для этого надо признать свою вину, да. Я признаю, я виновата, я все делаю не так, неправильно, я не попадаю в эти правила, я не знаю их. Незнание правил не освобождает от ответственности.
— Мама, забери меня из школы.
— Куда же я тебя заберу?
— Ну отдай меня в другую школу.
— А почему ты думаешь, что там будет лучше?
— Потому что хуже уже не бывает.
— Что у тебя случилось?
— Ничего.
— Тебя что, кто-то обидел?
— Нет. Никто. Все хорошо.
— А в чем тогда дело?
— Нет. Ни в чем.
Жаловаться бессмысленно.
— Мочить Николаеву.
— В унитазе.
— Ага. Ее унитазное величество.
— На трон!
— Николаеву — на трон!
— Держи ее за руки.
— А ну отошла, — ледяным голосом медленно командует Ася. — Ты. И ты. Живо — обе — живо отошли от меня.
Закусила губы до белизны, сжала кулаки так, что пальцы побелели.
— Уси-пуси, ее величество сердится!
— Убрала руки, быстро, — цедит Ася, не разжимая зубов.
— Ой, какая грозная Николаева, держите меня семеро.