Стена между нами
Шрифт:
Кажется, он нарочно провоцирует меня, возможно даже хочет, чтобы я сказала очередную глупость. Это задевает и даже немножечко злит, поэтому я стараюсь сделать так, чтобы говорить пришлось в основном ему.
— Не стоит видеть во мне врага. Простите, если я оскорбила память дорогих вам существ.
— Дорогих мне людей. Не бойтесь произнести это слово.
— Я и не боюсь.
— Но считаете, что для меня есть разница. А её нет.
Он ставит бокал на столик, опирается локтями о колени, склоняется ко мне.
— Вам все еще удобно верить в чудовищ к северу от Стены? — произносит он задумчиво. — Сделать нас виновными
Он вновь берет бокал, делает большой глоток.
— Я был уже достаточно взрослым, чтобы понять, еще несколько лет — и её не станет. И едва не выл от горя и одиночества в предчувствии беды. А потом совершенно случайно в нашей жизни появился Мэггот, весельчак и задира, но по-своему добрый малый. Именно ему удалось вернуть мать к жизни, заставить ее вспомнить о солнце и радости. Как думаете, мне следовало отказаться от женщины, давшей мне жизнь, только потому, что она дерзнула полюбить во второй раз? Или прогнать мужчину, принесшего в наш дом радость, и продолжать скорбеть по отцу, которого уже не вернуть? Поступить как капризное дитя, уверенное в том, что мир вращается вокруг него?
Я не выдерживаю пристального взгляда, качаю головой: нет, разумеется, жизнь в вечном унынии противоречит заветам Прародителей, да и видеть в ардере только зло у меня уже не получается. Дело даже не в чьих-то словах, а в том, что я успела увидеть своими глазами. Дорнан, Марта, Лили, Оттер с Лиллиан — может и не всё у них в жизни гладко, но то тепло, что от них исходит, не подделать. А счастье в семье? И между равными оно встречается не всегда. Кеган меж тем продолжает:
— Сперва мама не желала даже слышать о повторном браке, но спустя два года согласилась. А потом родилась Лиллиан, крошечная девочка, такая хрупкая, что её было страшно на руки брать. В мой дом вернулась жизнь.
В наш разговор врывается радостный смех. В комнату вбегают мальчишки, они носятся друг за другом, едва не сшибая тяжелую мебель. Мика перехватывает младшего, прячет у себя на коленях, но Кейдн, не желая сдаваться, втягивает всех в шумную возню. Тереза хохочет и уворачивается от брата, Сил пытается забраться под стол, но в итоге вся компания с шумом падает на пол, и, судя по всему, Кейдн выигрывает эту схватку: моя подруга откидывается на ковер и поднимает руки, а мальчик с довольным видом размахивает над ней подушкой.
— Именно тогда я понял, что настоящая любовь должна исцелять, а не ранить, — дракон наблюдает за творящимся безобразием с откровенным удовольствием. — Она должна дарить, а не отнимать. Делать нас лучше, терпимее, добрее. Если отношения лишены этого, то, скорее всего, они — что-то иное: жажда обладания, страсть, похоть, страх одиночества, тщеславие. Что угодно, но не любовь.
Он оборачивается к Мэгготу, старик улыбается и шутливо грозит Кейдену пальцем.
— Знаете, я до сих помню
Кеган умолкает. Я же не могу уговорить себя посмотреть ему в лицо, упорно рассматривая всё: комнату, огонь камина, вино в бокале — только не ардере напротив.
— Так всегда происходит? — спрашиваю тихо. — И ничего нельзя сделать? У вас же есть лхасси, лекари, магия.
Кеган грустно качает головой.
— Мы с вами принадлежим к разным народам, удивительно, что боги вообще позволили нам иметь здоровое потомство. Наша магия умеет многое: исцелить раны, остановить болезнь, в редких случаях — спасти угасающий разум, дав ему новое, сотворенное, тело. Но всё это касается только ардере, поскольку наша природа крайне изменчива, а форма во многом определяется силой разума. Однако в остальном судьбу не обмануть: люди навсегда останутся людьми, а мы — несущими пламя.
Его слова звучат так обыденно и печально, что я теряюсь. Похоже, долгая жизнь может стать своеобразным проклятием.
— Значит, если Мика станет вашей женой, то…
— Мы повторим путь, пройденный до нас десятками других пар. Если, конечно, она не оставит меня раньше из жалости или гордости, не пожелав стариться рядом.
Невольно кидаю взгляд на подругу.
— Мика знает?
— Разумеется, в этом нет никакой тайны, такова реальность жизни за Стеной.
Признаться честно, прежде я не особо задумывалась над тем, что значит для дракона брак с короткоживущим. Не смотрела на них как на равных, человечных, ищущих счастья. Проклятье! Сама себе не верю, но мне жаль Кегана и подобных ему. Я даже пытаюсь найти слова поддержки, но ардере и так всё читает по моему лицу.
— Неужели вы удостоили меня сочувствия? — он нарочито удивленно приподнимает бровь.
— Похоже на то, — улыбка выходит невеселой. — Напрасно?
— Не стоит, — замечает он. — Я завел этот разговор не для того, чтобы пробудить в вас жалость. Просто хочу увериться: вы понимаете, что ждет вас и… Дорнана. Я вижу, что вы ему интересны. Но также хорошо вижу странную тень за вашими плечами.
— Что вы имеете в виду? — холодею я.
— Лишь то, что говорю. Лхасси Айоней — один из старейших ардере нашего мира, его слова заслуживают доверия, а он подозревает вас в нечестной игре. Сейчас вам удалось развеять сомнения, но уверен, дыма без огня не бывает. Вам есть, что скрывать, да что там, каждому из нас есть. Но владыка не ровня остальным. Хорошо бы вы оказались достойны его, а не превратили эти пять лет в изысканную пытку.
Его слова звучат как вызов, задевают и так натянутые до предела струны души. Отставляю бокал, выпрямляюсь:
— Господин Кеган, вы пустили меня в свой дом, позволили разделить хлеб со своей семьей, даже посвятили в тайны рода, но одновременно с этим откровенно признаетесь, что не доверяете мне. Говорите, что я всё время ищу, за что еще можно не любить драконов, но сами осуждаете меня за каждый вздох, взгляд, кажется, даже за мысли. И продолжаете терпеть моё присутствие. Почему?
На его лице мелькает тень одобрения.