Стена между нами
Шрифт:
Дорнан медлит. Закладывает руки за спину, размышляя. Он не в восторге от моей скрытности, я понимаю это по его потяжелевшему взгляду, угадываю в поджатых губах, в холодной отстраненности движений. И всё же чувствую, что он не хочет давить на меня слишком сильно, а потому выбирает терпение и приятие, а не споры.
— Не помню его имени, — наконец заключает он равнодушным тоном. — Но, если это важно для тебя, попрошу узнать и передать сведения вечером.
— Спасибо, — вкладываю в это слово всю искренность, что осталась в запасе. — Для меня
— Хорошо бы это было правдой, госпожа Лиан. Однако только время покажет, так ли это на самом деле.
Он коротко кивает и уходит в сопровождении свиты, а я склоняюсь в глубоком реверансе, глядя ему вслед.
Главa 15. Здравствуй, подруга
Городской рынок встречает меня разноголосым гомоном толпы и неожиданно аппетитными запахами. Желудок совершенно не к месту напоминает, что вообще-то время перевалило за полдень, а у меня с самого рассвета во рту ни крошки. Невольно сбавляю шаг, рассматривая пекарский лоток. Пышные булки горделиво красуются на солнце румяными боками, за ними высится горка пирожков самых причудливых форм, рогалики, политые мёдом, и хлеб, нарезанный крупными кусками, притягивают взгляд.
Чтобы просто отвернуться в сторону мне приходится приложить довольно ощутимое усилие. Вздох разочарования срывается с губ сам собой. Хороша невеста у алти-ардере: смотрит на еду с большей жадностью, чем на будущего жениха.
Однако не успеваю я сделать и нескольких шагов, как меня догоняет чей-то звонкий оклик:
— Эй, госпожа, постойте!
Оглядываюсь, ко мне спешит дородная румяная женщина в белом переднике, засыпанном мукой.
— Отвернулась ненадолго, уж извините: сорванцы мои несносные опять на кухне беспорядок учинили, насилу выгнала. Путь вон отцу в кузне мешают, а в моё хозяйство носа не суют: что им, мужикам, в пекарском деле понять можно? А вы купить что хотели? Так я мигом заверну.
— Простите, — мне даже неловко стало: заставила торговку оправдываться просто так. — Да, наверное, но в следующий раз.
— А чего откладывать? — удивляется женщина. — Вы вон попробуйте только — в следующий раз за уши не оттянешь.
— Уверена, так и будет, — я пытаюсь отступить, но настырная женщина хватает меня за руку.
— Что-то вы, госпожа, будто испуганная. Не кусаюсь я — и хлеб тоже.
— Нет, просто… — представляю, как сейчас прозвучат мои слова, но все равно заканчиваю: — У меня совсем нет денег.
Торговка щурится, разглядывая мою явно не дешевую одежду, туфли из хорошо выделанной замши, украшенные камнями заколки в волосах — и делает единственно верный вывод:
— Понятно, из новеньких, да? Недавно прибыли? Бывает. — И внезапно расцветает в улыбке. — Тем более пойдем, угощу.
Она приобнимает меня и заводит во внутреннее помещение пекарни. Прилавок отсюда просматривается через широкое окно, но женщина командует
— Ита! Где ты там? Стань к товару.
— Чего это? У меня выходной, — из боковой двери высовывается заспанная конопатая девушка едва ли старше меня.
— Ты плату хочешь в конце месяца, злыдня ленивая? — ласково тянет торговка. — Стань, кому говорят. А не то отцу твоему расскажу, куда бегаешь каждый вечер, едва он на смену заступает.
Сонливость слетает с Иты в мгновение ока.
— Иду уже, — сварливо бурчит она.
— То-то же.
Девушка бросает на меня заинтересованные взгляд, внезапно подмигивает и выдает:
— Если вы за работой, то не смотрите, что Марта сварливая: платит честно. Но и гоняет, что надо…
— Кыш, кому говорю!
— Уже испарилась!
Хозяйка лавки, по-видимому, Марта, пододвигает нам стулья, кладет на тарелку самую румяную булочку и буквально всовывает мне в руки.
— Угощайтесь. А то господа ардере порой забывают о самых очевидных мелочах, вроде того, что любой женщине нужен хоть медяк при походе на рынок. Но не переживайте: суета быстро уляжется, станете хозяйкой собственного дома — наведете порядки.
У меня кусок в горле застревает от удивления: первый раз в моей жизни кто-то рассуждает о несущих пламя настолько неуважительно.
— Разве можно так говорить? — спрашиваю я осторожно.
— А как еще говорить, если это так и есть? — хмыкает Марта. — Кто слишком задирает нос к небу, рискует не заметить лужу под ногами и будет потом сильно удивляться, обнаружив себя по щиколотки в грязи. Эх, мужчины! Все им о высшем да грядущем хочется думать, а нам, женщинам, жить надо тут и сейчас, — она качает головой и интересуется: — Вы ищете на рынке чего, госпожа, или просто гуляете?
— Так… — отвечаю уклончиво. — Привыкаю к городу.
— Ясно, дело нужное и для цвета лица полезное. Вы, если что, заходите на огонёк, когда рядом будете: у меня всегда найдется, чем полакомиться.
— Благодарю… — мне неловко напоминать о деньгах, но женщина перебивает меня на полуслове:
— Вот только про медяки не начинайте. Отдадите, как сможете, не обеднею. Помню, тоже сама не своя ходила, как сюда попала: словом обмолвиться не с кем, глаза поднять страшно. От всего шарахалась, совсем как вы сейчас.
— Вы были избранной? — от удивления я даже про голод забываю.
— А как же! Я и сейчас избранная, — довольно заявляет она. — Пусть муженек только посмеет усомниться — разом напомню, кто кому больше должен. У нас третий сорванец уже на крыло встал, а всё чьими заботами? То-то и оно!
Она встает и упирается руками в пышные бока. Сильная, уверенная в себе, преисполненная той особой привлекательности, что появляется только у человека, любящего своё дело и свою судьбу.
— Вы, госпожа, главное, не позволяйте им пустить вам пыль в глаза: как бы то ни было, дом и семья — наше поле сражения. Как поставите себя с самого начала, так и пойдёт.