Степь в крови
Шрифт:
Минин повел свой отряд в бой. Почти не встречая сопротивления, он прорвался к мостам, но прогремел взрыв, содрогнувший землю, а за ним еще три или четыре подряд. Слившись в могучий гул, взрывы разрушили мосты через Воронеж и опрокинули надежды на быстрый успех. Ценой огромных потерь в руках Шкуро оказалась лишь малая часть города по правому берегу реки. Черные и рваные остовы мостов высились над рекой в наступающей темноте.
Ночь отряд Шкуро провел в трудах. Часть казаков хоронила убитых и перевязывала раненых, другая под покровом
С первыми лучами рассвета, в тот час, когда сон особенно сладок, а за окном сырость и холод, драгуны бешеным галопом под перекрестным пулеметным огнем, заваливая телами реку, перешли на другую сторону. Началась бойня. Отряд матросов взяли в кольцо и в тишине, без единого выстрела изрубили. Мобилизованные горожане и красноармейцы почти не сопротивлялись, бросали оружие и в панике бежали. Но ворвавшиеся следом за драгунами казаки не знали пощады. Рубили всех бегущих и беспомощных, рубили красиво, напоказ, получая чувственное удовольствие.
Город просыпался. Плетни бедных домиков были укрыты увядающим цветением георгинов и роз. На улицах хватали мужчин, коротко допрашивали и тут же без обиняков расстреливали. Все смешалось. Зетлинг и Минин отстали от драгун, наскоро собрали с полсотни казаков и устремились к бывшим продовольственным складам. По ним не стреляли, а мелькавшие на соседних улочках люди спешили скрыться. Шум боя затихал и распылялся по городу. Выстрелы и крики слышались с разных концов. Где-то занялся пожар.
Зетлинг и Минин галопом промчались по гибнущему городу и осадили своих коней в сотне шагов от облупившейся стены заднего двора бывших продовольственных складов. Окружая здание, казаки рассыпались по дворам и проулкам. Приблизившись к стене, шедшие во главе отряда Зетлинг и Минин уловили оживление за стеной. Слышались крики, брань, плач. Внезапно прогремел ружейный залп. Истошно завыл женский голос. Последовали еще выстрелы, и все смолкло.
– Эй, выводи следующих! – донеслось из-за стены. Это был голос Кастырченко.
Минин и Зетлинг переглянулись.
– Они расстреливают заключенных. Нужно спешить.
На парадном крыльце здания ЧК стоял пулемет. Подступы охраняли матросы и красноармейцы. Но неожиданность появления казаков и особое остервенение, с которым они ринулись на врага, не оставили обороняющимся шансов. Порубив караул, казаки ворвались в здание. Внутри они учинили погром. Все оказавшиеся в кабинетах, коридорах и внутреннем дворе были изрублены.
Но победа была далеко не полной. Кастырченко, несколько следователей и охранников, услышав шум боя на крыльце, успели скрыться в подвалах. Они забаррикадировали дверь и, не чая пощады, решили биться до конца. Казаки попытались взорвать проход, но стальная дверь не подалась. Минин распорядился послать в город за взрывчаткой. Но Зетлинг, внимательно осматривавший кабинет Кастырченко, нашел выход. В спешке отступления охранники забыли закрыть запасную дверь в подвал.
Зетлинг не однажды видел Кастырченко в Воронеже. Комендант ЧК обыкновенно держал себя высокомерно, всем своим видом, дорогой одеждой, охранниками за спиной, раболепными взглядами соратников подчеркивая силу и нерушимость советской власти. Его тело лежало в углу одного из боковых ответвлений подземного лабиринта. Рассеченная надвое голова, сжатые в ужасе кулаки, искривленное, запачканное кровью лицо – советская власть пала.
Это был последний день воронежской ЧК.
Зетлинг поднял факел и, с усилием оторвав взгляд от мертвого оскала Кастырченко, приказал:
– Ищите капитана! Открывайте все камеры! Выпускайте людей!
Гулкие своды подвала наполнил скрежет отпираемых дверей. Оставшихся в живых, измученных, потерявших надежду людей выводили под руки на свет. Они слепли от солнца, не могли стоять и ложились на землю рядом с расстрелянными и изрубленными. Почти все были избиты, в гноящихся ранах и язвах. Безумными глазами они смотрели на казаков, не понимали, что происходит. Многие молились, думая, что их ведут на расстрел, и просили сжалиться.
– Здесь все пустые, господин штабс-капитан, – доложил казак.
– Не должны они были его расстрелять, – сказал подошедший с факелом Минин. – Все камеры осмотрели?
– Так точно.
– Господин ротмистр! Здесь еще одна заперта!
Коридор делал изгиб и, казалось, обрывался. Но в сторону вел едва заметный в темноте низкий проход. В арке горел огонь.
– Господин ротмистр! Здесь другие камеры. Три пустые, а крайняя заперта.
– Подбери ключи, – приказал Минин.
Наступила долгая минута ожидания. Казак испробовал несколько связок, но ни один ключ не подходил.
– А этот? – Зетлинг протянул ключ, найденный им на шнурке на шее Кастырченко.
Казак повернул ключ в скважине. Замок подался. Сняв засов, Минин с факелом в руке шагнул в камеру. Пол был залит водой. В дальнем конце у стены, хватаясь руками за стены, с колен поднимался человек. Он был худ, одет в свисающую лохмотьями гимнастерку и галифе. Заключенный закрыл лицо ладонью, спасаясь от слепящего глаза огня. Это был капитан Самсонов.
С взятия Воронежа прошло двадцать дней. Добровольческая армия овладела Орлом и продолжила наступление на Тулу. Пали Лиски, Новгород-Северский, были захвачены огромные территории, трофеи, тысячи красноармейцев. Красная армия в панике отступала.
Но разложение белых армий достигло апогея. Многие сотни казаков из конных корпусов Мамонтова и Шкуро, из Донской армии, отягощенные награбленным добром, возвращались домой. В Новочеркасск и Екатеринодар летели победные реляции, донские церкви украшались иконами, сорванными с храмов в Тамбове, Воронеже, Курске…