Степь зовет
Шрифт:
Волкинд зашагал веселее. Он почти уверился, что с сегодняшнего вечера жизнь у них пойдет по-другому.
Еще с порога ласково позвал:
— Маня! Манечка!
Никто не ответил.
«Наверно, уснула», — подумал он.
Осторожно ступая в темноте, Волкинд отыскал лампу, спички, засветил маленький огонек.
Деревянная кушетка была покрыта простыней.
«Где же она?»
Волкинд поставил лампу на стол и несколько раз прошелся по тесной комнате.
Высоко в голубом небе стояла луна, на земляной
Под самым окном зазвучали шаги.
«Маня! — обрадовался Волкинд. — Теперь уж она будет молчать. Теперь уж я ее отругаю! Бог знает, когда вернулся домой, было еще, можно сказать, светло, а она…»
Он быстро выкрутил фитиль в лампе и расправил скатерть на столе.
Дверь со скрипом отворилась.
Волкинд бросился навстречу. На пороге, слегка ссутулившись, стоял Юдл Пискун.
— Ты один?
— А что? — Юдл быстро вошел в комнату.
— Маню не видел? — неуверенно спросил Волкинд. как бы опасаясь услышать недобрую весть.
— Маню? — Юдл почесал верхнюю губу, пряча вороватую улыбку. — Видать, поехала в степь.
— В степь? С кем?
— Кажется, со старшим агрономом, с Синяковым. Он был здесь, искал вас.
Волкинд хотел спросить Юдла, кто еще с ними поехал, но побоялся, что Юдл ответит не так, как ему хотелось бы,
— Да-да, вечером еще. Я видел их на плотине…
— Ну что ж, почему бы и нет? Она целыми днями сидит дома, — хмуро проговорил Волкинд, как бы желая самого себя успокоить. — Смотри, как светло, — перевел он разговор, — тракторы могут работать всю ночь.
Он уже был рад Юдлу — все-таки не один.
— Что на току?
Волкинд посмотрел в окно. Сквозь густые ветви акаций глядела круглая белая луна, слегка серебрила голубоватые крыши.
… Позванивала новая эмтээсовская бричка. Маня в белом платье прижалась к спинке, рядом с ней в высоких юфтевых сапогах сидел Валерьян Синяков.
Маня поехала с Синяковым в степь в сумерки — якобы для того, чтобы разыскать Волкинда, хотя она хорошо знала, что муж в Санжаровке, в сельсовете. Синяков это понимал, но, притворяясь друг перед другом, они разговаривали так, будто в самом деле могли найти Волкинда на пару в Вороньей балке.
Они подъехали к шалашу. В котле варился ужин для трактористов. Около шалаша сидел Хонця. Волкинда, оказывается, никто не видел. Маня с деланным удивлением посмотрела на Синякова.
Агроном вышел из брички и пошел с Хонцей по вспаханной земле. Он несколько раз сапогом пробовал глубину пахоты и хлопнул Хонцю по плечу — хороша.
— Ну ладно, — сказал он Хонце, усаживаясь в бричку. — Если Волкинд приедет, передайте, что мы его искали.
— Скорее! — торопила Синякова Маня. — Уже поздно. Мне надо домой.
— В такую ночь ночевать бы в степи, — сказал Синяков, придвигаясь к ней поближе, когда они отъехали за вторую межу.
Она ничего не
— Давайте наломаем немного початков. — Он свернул с дороги к кукурузе, серебрившейся на дне балки.
— Зачем?
— Вы их сварите.
— Не надо… Не сворачивайте с дороги…
— А почему? Смотрите, какая кукуруза!
— Валерьян, — она схватила его за руки, — я прошу вас…
Лошади стремительно неслись по сжатой степи, вниз, в балку, врезываясь колесами в стерню. Синяков остановил лошадей возле кукурузы.
— Давайте наломаем. Смотрите, какие свежие початки! — Синяков заглянул ей в глаза.
— Я не пойду…
Он взял ее за руку. Они вошли в высокую, душистую кукурузу. Быстрым движением Синяков отломал несколько початков.
— Ну, а теперь пойдемте, Валерьян!
— Чего вы торопитесь? Кажется, кто-то едет. Подождем. Неудобно. Нас увидят и подумают… — Он улыбнулся и обнял ее. — Маня…
— Что?
— Сядемте. — Он постелил у ее ног кукурузные листья. — Давайте отдохнем здесь немного…
… В хутор возвращались молча. Позвякивали рессоры, лошади раздували ноздри, земля звенела под их копытами. Около плотины Синяков придержал лошадей и въехал в ставок.
Лошади жадно втягивали в себя голубоватую прохладную воду. Ставок пенился.
Потом мокрые колеса брички снова покатили по дороге.
— Дальше не надо, Валерьян. Я сойду здесь.
— Хорошо. А я поеду в Санжаровку… Служба… Маня спустилась с брички. В белом, слегка помятом платье, она медленными, усталыми шагами пошла по высоко насыпанной плотине вниз, к спящему хутору.
Она слышала, как в степи позванивала бричка. Минуту постояла с закрытыми глазами. Потом поднялась вверх по улице и увидела свет в окне своей хаты.
«Значит, вернулся». Маня удивилась: она совсем забыла о муже, будто его и не было на свете.
Волкинд сидел за столом с Юдлом.
— Плохо, что и говорить! Молотим, молотим — и ничего. — Юдл подергал ус.
— Не понимаю: почему мы получаем так мало зерна с десятины? Колос, кажется, не такой уж тощий… Надо посмотреть, — может, решето не в порядке. — Волкинд прикрутил в лампе фитиль.
— Что касается молотилки, то я, кажется, слежу. Разве это только у нас? А в других колхозах, думаете, лучше? Такой год…
— Нет, здесь что-то неладно. — Волкинд потер заросшее лицо. — Почему неделю назад зерно шло гуще? Надо проследить за молотьбой. Завтра вы побудете на пару, а я сам пойду на ток.
Перед тем как уйти, Юдл, чуть улыбаясь, сказал:
— Долго, однако, ваша жена с агрономом катается Чего доброго, еще и заблудятся.
Увидев, как сузились у Волкинда глаза, он мгновенно юркнул за дверь. «Ну, веселье я им обеспечил! Теперь этот дурень перестанет мне на пятки наступать. Не до того ему будет».