Степь зовет
Шрифт:
— Будет тебе горланить! — Додя Бурлак поднялся. Стена снова осветилась.
Шефтл, пробираясь между кустами, прислонился к акации, которая росла у забора.
Его никто не заметил.
Все смотрели на освещенную стену, по которой двигались тракторы. Они тащили за собой плуги, глубоко врезывающиеся в межи с бурьяном.
Шефтл не глядел на стену. Он кого-то искал глазами. Нет, конечно, не Зелду! Не дождется она! Ему только бы узнать, здесь ли агроном.
А на стене крестьянин с обросшим перекосившимся лицом стоял, широко расставив ноги, посреди межи. На него
— Ой! Сейчас его раздавит!
— Ой-ой!
Трактор стал обходить его. Тогда крестьянин вытянулся поперек межи, обхватил ее дрожащими руками.
— Смотрите, это же Шефтл! — крикнул кто-то.
— В самом деле Шефтл! — раздался смех.
— Шефтл, он самый!..
Крестьянин лежал на заросшей меже и глазами, полными страха, смотрел на трактор… Но трактор повернул обратно, и по всей стене, захватив даже кусок крыши, заколыхалось широкое поле с налитыми колосьями. Оно покачивалось и шумело, широкое, необъятное, до самого горизонта. А сбоку, на меже, все еще лежал крестьянин, оборванный, лохматый, вцепившись ногтями в землю.
— Совсем как Шефтл! Все его повадки…
— Позвать бы его сюда — пусть посмотрит…
Среди девушек была Зелда. Шефтлу казалось, что она смеется громче всех.
«Пусть. — Шефтл отломил кусок коры. — Послушаем, как они потом заговорят». Он прикусил губу и, никем не замеченный, почти бегом направился вниз по улице.
«Где это видано, чтоб девушка так смеялась…»
В подворотне залаяла собака, и сразу ей начали вторить другие. Они сбегались со всех сторон, оглушая хутор неистовым лаем. Шефтл хватал комья сухой земли и швырял в собак. Казалось, он был доволен, что из-за лая не слышно смеха на колхозном дворе и можно, хоть на несколько минут, забыть о Зелде.
«Эта пташка от меня далеко не улетит», — подумал Синяков, с ухмылкой глядя вслед Мане. Молодая женщина теперь не очень-то его занимала. У него была забота поважнее. Из-за этого он и приехал в Бурьяновку. Надо было спешно повидать Юдла.
«Ишь как вертится, прямо юла!» Синяков с насмешкой следил за Юдлом, который, громко крича, суетясь, усаживал людей на солому. Когда сеанс наконец начался и глаза всех устремились к экрану, агроном прошел мимо Юдла, стоявшего около киноаппарата, и, слегка задев его плечом, направился к темному палисаднику. Спустя минуту Юдл догнал его.
— Иващенко здесь не был? — тихо спросил Синяков.
— Нет. Что-нибудь случилось? — У Юдла забегали глазки.
— Пока ничего не случилось… Но смотри поосторожнее с молотилкой! Что-то он пронюхал. Вчера был в Блюментале, молотилку осматривал. Хорошо, что я там оказался. Успел. Еще минута — и было бы поздно… Понял? Идем, идем отсюда, — он тронул Юдла за локоть, — нас могут увидеть.
Тихо разговаривая, брели они по пустой вечерней улице. Около загона Синяков остановился.
— О Волкинде ты не беспокойся, — сказал он, — этого я беру на себя. С ним легче всего. Пусть строит коровник, да побольше. — Синяков зло рассмеялся, — Ты за молотилкой следи, это твое дело. Иващенко
— Что и говорить… Напротив… Пусть они пугаются. Скорей они подохнут, чем что-нибудь проведают…
— Ну-ну, расхвастался! Ты поменьше языком молол бы и побольше делал. А теперь валяй обратно. — Он указал на колхозный двор. — Скоро и я приду.
Когда Синяков вернулся на колхозный двор, кино уже кончилось, но молодежь не расходилась. Среди девушек Синяков сразу заметил Зелду.
«Недурна… На такую не жаль и несколько вечеров потратить. — Он вспомнил, как прижимался к ней в бричке. — Кажется, с ней нетрудно будет сладить».
— Гулять, гулять! — крикнул Синяков девушкам. — Вечерок-то какой… Берите своих хлопцев — и пошли.
— К выгону пойдем! — Коплдунер потащил за руку Настю.
Парни и девушки, толкая друг друга, веселой гурьбой двинулись к воротам.
Широкая, вольная степь, пряные запахи чабреца и скошенного сена, далекий скрип ворота — как это все близко его сердцу! Синяков сейчас пешком прошел бы прямо по темной, овеянной мягкой осенней прохладой степи туда, в родную деревню на Херсонщине, где среди высоких тополей стоял богатый отцовский двор. Родной дом… Остались от него одни стены. Все отняли, растащили… Но ничего, уже не долго ждать…
Синяков хлопнул Коплдунера по плечу и громко запел:
Завтра рано, в эту пору, к нам товарищи придут, А быть может, в эту пору…Ребята дружно подхватили.
Зелда в обнимку с подружками шла позади. Голос Синякова выделялся среди других, ей было приятно, что этот человек, которого все уважают, то и дело оглядывается на нее.
— Почему ты не поешь? — Синяков взял Зелду за руку.
Девушка смутилась и ничего не ответила.
— Ты не хочешь со мной разговаривать? Давай петь вместе. Ты запевай, а я буду подтягивать.
Синяков с Зелдой отстали. Ребята были уже далеко, пение доносилось все глуше и глуше.
Синяков, не отпуская руки Зелды, вдруг резко повернул обратно.
— Куда вы? — Зелда остановилась.
— Давай пройдемся к плотине.
— А ребята? — Она попыталась высвободить руку. — Мы отстали от них.
— Пусть. Догонят… Да и к чему они нам? — Он наклонился к девушке.
«Зачем я иду с ним? — думала Зелда. — Ведь я же хочу с ребятами». Но сказать почему-то не решилась.
Они свернули на тропинку и вдоль канавы пошли вниз.
Песни уже не было слышно. Зелда различила двор Шефтла. В ночном сумраке его хата казалась еще ниже и сгорбленнее. «Шефтл, наверно, спит под арбой, раскинулся на соломе», — подумала она.
Ставок тихо плескался о берег.
Синяков нагнулся, поднял ком земли и бросил в камыши. Далеко-далеко хлюпнула вода.
— Уже поздно, — сказала Зелда умоляюще. Пойдемте…