Степь. Кровь первая. Арии

Бер Саша

– Ну ладно, молодись, девка.

Вышла и закрыла Зорьку снаружи, завязав чем-то входную шкуру, чтоб не вылезла. Ох, сколько страху она тогда натерпелась ночью. Лучше не вспоминать...

А в Купалу после девичьего купания начинались пацанские забавы, которые Зорька откровенно считала тупыми. Поссыкухам мужицкого полу шести, семи лет, мамы давали высушенную пуповину, завязанную на узел. Ту, что резали им ещё при родах. Тогда же и завязывали. И вот поссыкухи теперь должны были развязать этот узел. Вот и всё. Узел-то простецкий, любая девка - ещё в пять лет его бы развязала, а эти пыжатся, репы чешут. Кто с узлом справляется, того сам артельный атаман поздравляет, какие-то погремушки дарит, кличку даёт. Кстати, кутыркам тоже клички после купания давали с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Кто с узлом не справляется, отправляют дальше поссыкушничать, до следующего года. Прошедших испытание атаман нарекал разумными, сметливыми и говорил, что теперь они становились человеками. А девки что? Не люди что ли? Зорьку всегда бесило это мероприятие, поэтому она на них никогда и не ходила. Но кроме этого была ещё одна причина по которой Зорька терпеть не могла эти мужицкие тупые сборища. Причина эта была в самом атамане. Этого старого хрена она на дух не переваливала и вместе с тем до мокрых

ляжек боялась. Он уж года два, наверное, зыркал на неё своими масляными глазками. Всё ждал не дождался, когда Зорька созреет. И на предстоящий Крес она бы уже точно под него угодила, не отвертелась бы. Атаман всегда и на Крес и на Кокуй только молодух выбирал или как будто они его, отгрызи ему волчок, да по самы яйца.

Крес - четвёртый день Купальной седмицы. Мужицкий выбор. Мужики ходили ночевать к бабам и молодухам, которых хотели бы поиметь. Как правило, это определялось заранее на артельных сборах. Делёж доходил до драк. Ни одна женщина не могла отказать тому, кто её выбрал. Кокуй - пятый день Купальной седмицы. Бабий выбор. Если в предыдущую ночь мужик мог и сачкануть, не ходя ни к кому, то в эту он был просто обязан. Развод мужиков по кутам производила сама большуха, определяя приоритеты. Для некоторых мужиков, что были уже в годах или слабы на секс, эта ночь становилась приговором, обрывающим его пребывание в роду, потому что на шестой день Купальной седмицы, что звался Скит, мужики, которые были не способны к исполнению "мужицких" обязанностей, а некоторые, по каким-то соображениям не ходивших на "бабий выбор", прощались и собирая свои не хитрые пожитки, покидали род, уходя в дикую степь в скитания...

Зорьку аж передёрнуло от воспоминаний о Нахуше. Какая мерзость эти вековые мужики. В общем не нравился ей Купальный день и всё тут. А вот третий день, что Яром кликали, другое дело. С этого дня начинался их праздник. Главным в этот день, а вернее в ночь, был особый костёр. Огонь для него добывался руками, вернее сухими деревяшками. Этим колдовством занимался исключительно родовой колдун Данава. Костёр устраивался на Красной Горке и зажигался на закате, впитывая в себя заходящее солнце. По мере того, как солнце тухло за горизонтом, разгорался священный костёр, который так и назывался - Яр. Это был не простой костёр, даже среди священных. Необычность его состояла в том, что он был куклой для небесного светила, то есть своеобразной ловушкой для его сущности. Считалось, что поговорить с солнцем, так сказать по-простому, с глазу на глаз, было нельзя. Даже если человек дойдёт до его землянки, что за краем земли, то лишь одним глазом увидев его, тут же сгорит до пепла. А поймав светило в куклу, в виде Ярого костра, с ним можно запросто поговорить и вполне безопасно для собственной шкуры. К тому же солнце в этом костре всячески задаривали. Поили, кормили, веселили. От него во многом зависела жизнь всего живого, населяющего землю. Поэтому тут кабы как, было нельзя. Надо было с душой и на полную катушку, а то светило могло и обидеться и тогда... Зорька сама не знала, что будет тогда, но то, что ничего хорошего, догадывалась. Это был единственный праздник летом у жителей Страны Рек на который собирался весь род от мала до велика. Весь день уходил на приготовления. Бабья половина готовила поесть и чем эту еду запить, мужицкое поставляла бабам мясо, да таскала на Красную Горку сухой валежник для костра. К вечеру, к закату, всё было готово и доставлено на горку. Во всех жилищах гасили очаги. Даже на артельных загонах, в лагерях, весь огонь гасился. При отсутствии луны на небе, земля погружалась в полный мрак и только Яровы костры на Красных Горках, указывали небесам, что жизнь на реках есть.

На утро, после того, как солнце будет выпущено с рассветом из куклы на волю, катящемся, горящим колесом с этой горы, именно угли Яровых костров, пылавших этой ночью на реках повсюду, становились предтечами обновлённых очагов во всех землях Страны Рек.

После того, как костёр разгорался, а солнце полностью исчезало за горизонтом, взрослые начинали какие-то не понятные для Зорьки действия. Собирались в кучу, о чём-то бурно спорили, мужики даже бывало дрались меж собой, но молодёжь это особо не интересовало. Для них эта ночь была ночью обжорства и игр. Взрослые, наконец, поделившись на пары, рассаживались за едой и начинали бурное гулянье. Наевшись и напившись, тоже начинали чудить, как дети малые. Раздевались до гола, да через Яров костёр сигали, прямо через пламя. Бабы волосы на голове тканью кутали, чтоб лысыми не остаться, мужики маски страшные на морду натягивали, чтоб бород своих не лишиться, по крайней мере, так Зорька думала, а все волосы, что на теле росли, выгорали все и всюду. Смешно было смотреть, как какой-нибудь мужик с воплями из огня вылетает, а на нём всё искрится и дым валит. И вот он прыгает, да скачет, свой отросток колотит ладошками, а там аж порой пламенем всё пышет. Маску сбросит, ругается, а сам доволен, как хряк в луже. Бабы снизу вообще на лысо сгорали, ни одной волосины не оставалось. Зорька тогда ещё подумала, зачем они это делают? Кому они мешают? Кутырка залезла себе под нижнюю рубаху, ощупала мелкую, но жёсткую растительность на своём лобке. Странно. Зорьке они не мешали. Наоборот, так со стороны красивее даже, а то лысая - страшная она какая-то. Но вспомнив мамино "ничего просто так не делается, а если делается, то для "надо"", перестала заморачиваться на эту тему и побежала дальше играть с девками.

Под самое утро, как начинало светать, ватажные пацаны, достигшие пятнадцатилетнего возраста, начинали со всеми прощаться. Это ритуал такой был - "прощание". Отправлялись они все в опасное путешествие в леса местные к еги-бабам посаженным, мужиками становиться, притом каждый своей тропинкой, к своей еги-бабе, предварительно прощаясь с мамами, братьями, сёстрами, со своей ватагой. Трогательно всё это было до слёз. Возвращались они оттуда уже в артель, а не в родной кут.

Утром, как солнце с колесом отпускалось на небо, мужики с бабами парами угли от костра несли в баймак, по землянкам, новые очаги разводить, а вся молодёжь, под непосредственным присмотром матёрой Данухи, дружной гурьбой направлялись в летние лагеря артельных загонов, где им предстояло прожить целых два дня и две ночи, ночуя у костров на стогах свежескошенной травы. Вернее, один день и две ночи, так как первый день после Яра, придя в лагерь дети дрыхли до самого вечера. Никто не будил, никому это было не нужно. А к вечеру выспавшийся молодняк, стекался к кострам. Поссыкухи с мамками во главе с самой Данухой у одного костра, поссыкушного. Обычно в этот день в мамках были бабы с младенцами на руках, которые от зачатия

на следующий год освобождались и те бабы, которых мужики на Крес не выбрали. Девченята с ватажным мясом у другого, а те девки, что на подросте с остальными пацанами, у третьего. Там, кстати, без атаманные пацаны тогда Девятку в атаманы и выбрали.

Главным при их костре тогда был мужик артельный с громкой кличкой Ломай Гора, хотя по виду мужик по началу Зорьке показался так себе. Из средних будет. Ни в высоту, ни в ширь особо не пошёл. Но когда он рубаху скинул и остался сидеть с голым торсом, Зорька мысли о его среднем виде взяла обратно. Тело, его всё связанное из клубков мышц, производило впечатление. Правда, не понятно зачем он разнагишался? Ночи были прохладные, но впечатление, как на девок, так и на пацанов произвёл неизгладимое. Наверное, именно для этого рубаху и скинул. Ломай Гора был из разряда неприкасаемых со стороны баб, так как был он мужиком Водяной Девы, а тот, кто с ней договор на сезон заключил, других баб иметь не мог целый год, да и какой бабе жизнь недорога, поперёк нежити переть. Артель в начале рыболовецкого сезона и сезона охоты на водных животных и водоплавающую дичь, заключала ритуальный договор со Святой Водой, через своих представителей, вот этих самых Дев, на пользование всеми водами на их землях. Мужик, определённый по жребию на эти дела, ходил к Водным Девам "заключать договор". Разговоры - переговоры всегда заканчивались "мокрой постелью" с одной из Дев, которую те сами определяли. На всё время действия договора эти мужики выпадали из демографического конвейера своего Рода, уж больно ревнивы были эти зелёноволосые бестии. Вот и оставлен был Ломай Гора при лагере и на стаде, а в придачу ещё и молодняк ему на голову возложили. Правда, он всю ночь с ними не сидел, спать уходил, но вечерами приходилось ему туго. Молодняк любопытен до ужаса и всё норовит спросить что-нибудь такое, на что отвечать не очень-то хотелось. Взрослый мужик о его связи с Водной Девой никогда не спросит, побоится, а эти весь мозг своими пальчиками вытянут. Правда, их интересовала не сама связь, как таковая, а Водные Девы в общем, как нечто сказочное для многих. И тут уж он страху на них нагонял только держись, под себя не испачкай...

Сидя на лежаке, закутанная в меховое одеяло, Зорька, вспоминая все эти водные страшилки мужика Ломай Гора, как он в воду ходил, как с Чертой разговоры вёл, не смея глаз поднять, как последняя невеста в бабняке, как над ним Шутовки изгалялись и Уроки его жизнь "ломали", она поневоле вдруг захотела из себя водичку отлить, только тут поняв, как давно она уже хочет это сделать. Соскочила с лежака. На цыпочках прокралась к выходу, прислушалась. Выглянула из-за шкуры. Тьма кромешная. Только где-то в стороне большой костёр горит, да у него народ шумит, но возле кибитки, в которой она сидела, была тишина. Сначала хотела вылезти прямо с одеялом, но повозившись с ним, пытаясь прибрать его, как подол, плюнула на это занятие, бросила его у выхода, а сама в чём мама родила, выскочила из кибитки. Недолго думая тут же присела, сделала, что хотела и юркой белочкой вновь нырнула внутрь к мягкому и тёплому одеялу. На ощупь добралась до пригретого лежака, по дороге ещё нащупав на столе жирную тушку лебедя и выломав из него кусок.

Над ухом запищал комар, за ним другой. "Ну вот. Зверья писклявого напустила," - подумала Зорька. Она плотней укуталась в мех, поедая захваченное мясо. Ещё хотелось повспоминать, но мелкие кровососы всё-таки заставили Зорьку вернуться в реальность и заняться насущным. Комаров оказалось не два, а значительно больше. Толи она шкуру за собой, как следует не прикрыла, толи всю эту толпу на себе снаружи принесла, но на этом воспоминания закончились. С началом комариной нервотрёпки невольница полностью пришла в себя. Вернулся не то испуг, не то тревожность какая-то, но именно это чувство заставило Зорьку выплыть из розовых соплей воспоминаний и серьёзно подумать о дне сегодняшнем.

Осознавая всю критичность своего положения, она тут же задала себе самый "логичный" вопрос, который задаёт себе каждая женщина в подобной ситуации: "Так, как я выгляжу?". Руки машинально вскинулись к голове, нащупав растрёпанную шевелюру. В мозгу вспыхнула паника, вытесняя и выпихивая из головы все прочие мысли, самым беспардонным образом и руки на автомате с лихорадочной скоростью, принялись за наведение порядка в этом сорочьем гнезде. Волосы спутались, связались узлами, сбились в клубки, сплелись с какой-то травой, листьями. В них то и дело, пальцы кого-то вылавливали, мелкое и жёсткое. Зорька по началу пыталась их давить ногтями, но те не давились, только после того, как она осознала, что это семена из той большой глиняной бадьи, где она отмокала, она немножко успокоилась, сбросила с себя одеяло, села на край, опустив голову и начала уже вычёсывая волосы пальчиками, освобождать себя от постороннего мусора, вытряхивая его на пол.

Наконец, привычный и каждодневный тренинг сделал своё дело. Волосы были кое как расчёсаны, очищены и сплетены в косу. Благодаря тому, что они были всё же вымыты и к этому времени высушены в произвольном состоянии, коса получилась на редкость толстенной и это пока единственное, что её порадовало.

Внешний вид головы человека на ранних стадиях развития общества играл колоссальное значение, потому что символизировал остальным членам общества общественный статус индивидуума. Поэтому голову украшали различными атрибутами, статусными головными уборами и так далее, как самую высокую часть тела, которую видно издалека. Одним из таких атрибутов для женщины были косы. Коса, вообще-то, не просто укладка волос, чтоб не мешались, ритуальная причёска, характерная принадлежность к возрастной и социальной группе. Девичью косу затягивали тонким плетёным шнурком. С появлением месячных девке вплетали в косу яркую красную ленту. Волосы зачёсывали гладко. Сначала гребнем, затем смачивали водой, квасом, пивом с солью. Заплетали в одну косу и выпускали на спину. При исполнении всех ритуальных действий косу расплетали, волосы распускали. Для связи собственного разума с разумом природы требовалось естество не только умственное, но и телесное. Девки заплетали одну косу, бабы две. Девка плела косу в три пряди одна прядь над другой, бабы плели прядь под прядь. На праздники и на показуху косы плели многопрядные, притом было отличие: иногда плели косы с чётным количеством прядей, иногда не чётным. Для украшения в косы вплетали всё, что угодно, вплоть до золотых нитей. Волосы были показателем жизненной силы и здоровья, символ продуцирующей силы, поэтому волосы часто использовались в магических актах. Считалось, что даже потерянный волос не теряет связи с хозяином, поэтому через него можно было влиять на человека. Волосы, выпавшие при расчёсывании, собирали и прятали. Длинная девичья коса олицетворяла зрелость. При переходе девки в бабы косу отрезали (потеря девичьей красы).