Степан Эрьзя
Шрифт:
Вслед за Степаном во двор выскочила и Ядвига.
Прижалась пылающим лицом к его груди и несколько мгновений молчала, затем подняла голову и с горечью в голосе прошептала:
— Что мы с тобой наделали! Обмануть такую женщину... Это не просто грех — прямое святотатство!
— Она понравилась тебе? — тихо спросил Степан.
— Мало сказать, понравилась. Я восхищена ею! Мне кажется, она не поверила, что мы муж и жена.
— Не поверила, а постелила одну постель? Она бы этого не сделала, ежели бы не поверила.
— Если и поверила, то с большим сомнением. Мне почему-то
— Ладно, — улыбнулся Степан. — Авантюристам ничего другого не остается, как идти до конца. Иди ложись и не беспокойся ни о чем.
— А ты?
— Я тоже лягу, немного погодя. Подожду, пока ты заснешь.
Ядвига пошла к сеням, но остановилась и опять обернулась к нему.
— Степан, мы не привезли с собой никаких гостинцев. А здесь столько ребятишек. Все они твои братья? Да?
— Не все, — с улыбкой ответил он. — Добрая половина из них, должно быть, племянники...
Пока они отсутствовали, домашние поторопились высказать свое мнение по поводу новой невестки. Несмотря на свои годы, Ядвига выглядела молодой. С тем, что она еще совсем «молоденькая» согласились и женщины, и Дмитрий.
— Только вот очень уж маленькая, может, еще подрастет, — заметила Вера, залезая на печь, чтобы немного соснуть.
Марья проводила ее косым взглядом.
— От больших тоже не всегда есть толк. Иная маленькая да удаленькая.
— Кому какая по нраву, — заключил Дмитрий и смахнул со стола рассыпанный табак.
Они с Марьей больше не ложились. Она принялась стряпать, чтобы получше угостить молодую сноху, а он вышел во двор заняться каким-нибудь делом. В сенях встретился с Ядвигой и степенно посторонился, пропуская ее.
Степан стоял у забора, взобравшись на старую опрокинутую кадушку, и смотрел в сад. Чтобы обратить к себе внимание сына, Дмитрий кашлянул. Степан невольно вздрогнул от этого с детства знакомого короткого звука покашливания, спрыгнул с кадушки и повернулся к отцу. Некоторое время они молча разглядывали друг друга при красноватом свете алой зари, разгоравшейся все больше. Густая борода отца, некогда темнорусая и курчавая, теперь заметно посерела от множества седых волос. Глаза ушли глубоко под лоб, как-то странно округлились и смотрели растерянно и неуверенно. Смуглый лоб покрылся сетью морщин. Посреди головы, между волосами, такими же серыми, как и в бороде, белела круглая полянка плешины. Спина опустилась и почти сгорбилась, отчего казалось, что отец стал немного ниже. «В свои пятьдесят два года он основательно сдал», — с горечью подумал Степан.
— Ты бороду тоже не бреешь. И волосы, знать, редко стрижешь, — сказал Дмитрий. Так как Степан ничего не ответил, немного подождав, спросил: — Кончил или еще нет свое ученье?
— Нет, отец. Еще целых два года.
— Долго, — протяжно произнес Дмитрий.
Степан взглянул под навес, где стоял верстак и лежало несколько толстых сосновых досок.
— Все столярничаешь?
— Чего же больше. Не пашу, не сею, от земли оторвался. Только и осталось махать топором и рубанком. Как покойный дед Охон...
Они поговорили еще немного, и Степан пошел спать. Если
Проснулся Степан от неясного беспокойного чувства, открыл глаза и встретился с взглядом мальчика лет трех, сидящего на полу. Степан улыбнулся ему и спросил, кто он.
— Я — Миса, — и мальчик принялся сбивчиво рассказывать, что все ушли, а его одного не взяли.
Степан поднял его на руки и вышел с ним в заднюю избу. Здесь мать, сидя у окна, занималась шитьем. Она оставила работу и повернулась к сыну с добрым приветливым лицом и светящимися радостью глазами.
— Так и разбудил тебя, негодник этакий, — сказала она и улыбнулась, раздвигая сеть мелких морщинок дальше от глаз и уголков рта.
Степану сделалось больно от сознания, что он так обманывает ее из-за пустого, собственно, дела: лишь бы оправдать присутствие Ядвиги. Но скажи ей сейчас, что эта женщина, которая приехала с ним, не жена ему, а всего лишь друг, близкий друг, сразу же исчезнет с ее лица вся приветливость и доброта.
— Твоя жена повела ребятишек в лавку, чтобы накупить им сладостей, — сказала Марья.
— Ах, вот на что жаловался Миша... Не тужи, племянничек, тебе тоже принесут. Русская тетя добрая, она никого не обидит.
— Русская ли она, Степан? — усомнилась Марья. — Имя у нее уж очень странное.
Степан, признаться, никогда не задумывался над этим, да и какое имеет значение, кто она — русская или еще кто. Ядвига ему нравится, и пусть она будет хоть эфиопкой, ему все равно.
— Где и как там живете? — спросила Марья. — Она говорит, что родом московская, из купеческой семьи.
Степан насторожился и решил ничего не выдумывать. Ядвига встала раньше него, они тут, видимо, уже наговорились, как бы не сказать что невпопад.
— Да живем понемногу, как все живут... А где Вера уряж? — спросил он, чтобы отвлечь мать.
— Пошла топить баню. Надо же вас с молодой женой помыть да попарить с дороги.
Степан аж ахнул про себя. Ну теперь достанется Ядвиге, все ее косточки прощупают. У эрзян уж такой обычай: молодую невестку обязательно ведут в баню, чтобы ее основательно рассмотрела вся женская половина семьи. Потом начнутся пересуды, пока, наконец, окончательно решат, какова она из себя.
Степан не стал задерживаться возле матери, опасаясь лишних расспросов, и вышел во двор. Отец под навесом обстругивал рубанком сосновую доску. С улицы послышался гвалт, и вскоре во двор ввалилась целая ватага мальчишек и девчонок. Все они сосали конфеты, и у каждого в руке виднелся бумажный кулечек. Ядвига выделялась среди них не ростом и не полнотой, а белым платьем и темными туфельками на высоком каблуке.
— Сама-то еще девочка, — заметил Дмитрий, любуясь веселой и общительной снохой.