Степан Эрьзя
Шрифт:
— Деньги, Степан, сумели. На них не только билет — целый паровоз можно купить...
В купе их соседями оказалась юная парочка. По всему видно, они были молодоженами, при малейшей возможности кидались друг к другу и целовались почти на глазах у Степана и Ядвиги.
— Ничего не скажешь, весело нам будет ехать, — заметил Степан, когда те двое шмыгнули в коридор.
Вагон бросало из стороны в сторону, колеса неистово стучали. За окном проносился сплошной лес дачных окраин Москвы.
— Не боишься ехать со мной неведомо куда? — спросил он, стараясь говорить как можно громче, чтобы она услышала его. — В самый мордовский край!
Она покачала головой.
—
— А мне показалось, что ты разлюбил меня, — произнесла она, улыбаясь.
Степан сорвался с места и сразу же опустился обратно. В купе возвращались молодожены. Он достал трубку, табак и вышел в коридор. Мысленно он уже был у себя на родине, бродил по берегу извилистой Бездны, вдыхал смолистый аромат соснового бора, о котором так соскучился...
В Алатыре Степан и Ядвига сошли с поезда глубокой ночью. В пустом зале ожидания решили посоветоваться, что предпринимать дальше. Если она поедет к его родителям, необходимо придумать какое-то объяснение и довольно правдоподобное.
— Как же нам быть? — произнес Степан в нерешительности.
Она начала уже нервничать.
— Ты привез меня сюда и выкручивайся, как хочешь, не то останусь до утра на вокзале, а завтра уеду в Москву.
«Если бы она согласилась назваться моей женой, все было бы просто»,— думал Степан, соображая, как бы ей об этом сказать.
— Послушай, — заговорил он после некоторого молчания, — давай скажем, что недавно поженились, и моя мать тебя примет, как невестку. Иначе выгонит обоих...
«Боже мой, наконец-то его осенило!» — вздохнула она с облегчением. А вслух произнесла:
— Я же сказала тебе, выкручивайся, как хочешь.
От радости Степан готов был заключить ее в объятья, но она сунула ему в руки чемодан и кивнула на старика, стоящего поодаль и наблюдающего за ними. Это был, несомненно, извозчик, ожидающий, что его услуги понадобятся.
Когда они очутились бок о бок в тесной коляске, Степан осторожно обхватил рукой стан Ядвиги и притянул ее к себе. Она покорно прильнула к нему.
О своем приезде Степан не предупредил домашних ни письмом, ни телеграммой. В доме среди ночи начался настоящий переполох. Калитку им открыл отец Степана — Дмитрий, спавший где-то во дворе. Он проводил их в дом, зажег лампу и разбудил жену. За взрослыми из постелей мигом повскакивали дети, полуодетые, сонные, с взъерошенными волосами, совсем маленькие подняли рев. Это в основном были дети брата Ивана, с которым семья отца все еще жила в одном доме. Мать Степана Марья вначале заойкала, обрадовавшись приезду сына, но, заметив с ним женщину, притихла и насупилась. Сноха. Вера, наоборот, приветливо кинулась навстречу Ядвиге, взяла из ее рук узелок, подвела к лавке, усадила.
Ядвига чувствовала себя подавленной и растерянной. Она, вероятно, совсем иначе представляла себе эту встречу. Степану стало жаль ее. А тут еще мать, кидающая грозные взгляды на них обоих и с нетерпением ожидающая, когда же, наконец, ей скажут, кого привез сын с собой из Москвы. Степан хорошо знал характер матери, поэтому с сообщением, что Ядвига — его жена, медлить не стал.
— Вот, мама, твоя сноха, прими ее как свою дочь, — сказал он и, шутки ради, добавил: — Она вполне в твоем характере — никогда не будет перечить свекрови.
Марья поджала губы и качнула головой. Стоявший до сего времени в стороне, почти у самой двери, Дмитрий прошел вперед и подсел к столу, напротив новой невестки. Достал кисет с табаком, жесткий клочок пожелтевшей бумаги и принялся крутить цигарку.
— Дай-ка, отец, я тебя угощу
— Твой, должно быть, слабый, — отозвался Дмитрий. Помолчал немного, потом опять сказал: — Тоже научился курить да еще трубку, как дед Охон. Помнишь?..
Степан опустился на лавку рядом с Ядвигой. Та еле заметно пододвинулась к нему. Ее лицо было сосредоточенным и грустным, как будто она сидела одна в пустой комнате. Может быть, и это невольное движение вызвано лишь тем, чтобы быть поближе к нему и отделаться от навязчивого чувства одиночества.
Ребятишки, большие и маленькие, насмотревшись вдоволь на приезжих дядю и барыню-тетю и не получив никаких гостинцев, вскоре разошлись — кто на полати, кто на печку, а кто улегся прямо на полу. Прислонившись спиной к голландке, Вера тоже позевывала, но ей как-то неудобно было уходить. За три года она не очень изменилась, разве чуть пополнела да стала, судя по одежде, менее опрятной. А может, просто второпях надела старое незалатанное платье. Она не удосужилась даже обуться и стояла босиком с открытыми голенями перед свекром и деверем, что считалось, по эрзянским обычаям, весьма неприличным. В другой раз Марья непременно заметила бы такое упущение, но сейчас все ее внимание было приковано к другой, молодой «снохе». Наметанный глаз сразу определил, что она не из простых, то есть не из бедного сословия. И определила она это вовсе не по золотым сережкам в ушах и не по массивному перстню на одном из пальцев левой руки. Эти безделушки можно надеть на любую гулящую бабу. Весь вид Ядвиги, осанка и даже манера держать голову говорили о хорошем воспитании. В общем, Марья осталась довольна «снохой». Степану нужна именно такая жена: обеспеченная сама, она будет в какой-то мере обеспечивать и мужа. Уж она-то знала, как нерасчетлив ее сын, как беспомощен в денежных делах. Одному, без подсказки разумной жены, ему никогда не сделаться богатым. Это все хорошо. Но вместе с тем ее смущала одна существенная деталь. У снохи на правой руке не было обручального кольца. Пусть Степану оно не обязательно, Дмитрий тоже после свадьбы носил недолго, но она, Марья, никогда не снимала с руки кольцо, хотя оно всего лишь медное.
Мужчины разговорились о войне. Теперь везде только об этом и говорили. Вслед за морскими стычками началась полоса сухопутных сражений. Степан, как мог, просвещал в этом деле отца. Разговаривая, они так накурили, что на полатях закашляли дети.
— Довольно вам дыметь, трубокуры, — сказала Марья, подходя к столу. — Может, с дороги твоя жена, Степан, поесть хочет? Ты забыл сказать, как ее звать.
— Нет, нет, я не хочу, — поторопилась ответить Ядвига.
Степан назвал ее имя. Марья несколько раз повторила про себя непривычное слово и осталась недовольна: нехристианское имя, какое-то басурманское. Но вида не показала.
— Сейчас я вам постелю в передней, ложитесь-ка спать, до солнца еще успеете выспаться, — обратилась она больше к Ядвиге, чем к сыну. И тут, наконец, заметила босые ноги старшей снохи. — Ты, знать, голландку хочешь свалить, уперлась в нее обеими лопатками? Иди-ка лучше спать, а то утром тебя не добудишься.
Степану показалось, что мать слишком строго обращается со снохой. Видимо, после отъезда Ивана в Маньчжурию вес Веры в доме несколько уменьшился.
Прежде чем лечь в приготовленную матерью постель, Степан вышел во двор просвежиться. На востоке занималась алая заря, было прохладно, в воздухе носился терпкий аромат поздних цветов. Здесь еще чувствовалась весна. В приволжских районах по сравнению с Москвой ее приход всегда несколько запаздывает.