Степан Эрьзя
Шрифт:
С Ядвигой он помирился, и они расстались друзьями. Перед самым отъездом он встретился с ней в училище. Она собиралась ехать на лето куда-нибудь на Волгу. Степан чувствовал, что достаточно ему сказать только слово, и у них с Ядвигой все пойдет по-прежнему. Но он уже был одержим Италией и не хотел ничего другого — ни оставаться в Москве, ни ехать на Волгу.
Степан не знал итальянского языка и довольно долго слонялся по вокзалу, безуспешно обращаясь то к одному, то к другому, показывая почтовый адрес Тинелли, переписанный с его письма на листок бумаги. Многие просто не понимали, чего он от них хочет,
Палаццо представлял собой небольшое трехэтажное здание с плоской крышей и лоджиями с южной стороны. Степану открыл дверь пожилой мужчина в сером мешковатом костюме, чисто выбритый, видимо, слуга. Он пригласил его в прохладный и темноватый вестибюль, предложил сесть и тут же стал что-то стрекотать по-своему, да так быстро, словно сорока на заборе. Довольный тем, что все же нашел дом своего друга, Степан достал из кармана трубку, табак и преспокойно закурил. А слуга все говорил и говорил.
— Давай, давай, наяривай! Ты здорово стрекочешь, мне за тобой в жизнь не угнаться, — сказал Степан, улыбаясь.
Однако вскоре он заметил, что тон речи говорившего значительно изменился. Слугу, видимо, стало раздражать поведение гостя, который никак не реагировал на его слова. А когда он стал сильно размахивать руками и почти кричать, Степан понял, что радоваться пока, пожалуй, рановато. Вероятно, что-то случилось с Тинелли. Или он куда-нибудь уехал, или умер.
Степан вскочил со стула.
— Где Тинелли?! Что с ним?!
В конце концов слуге все же удалось объяснить Степану, что хозяина нет дома и что он вообще отсутствует в городе. Увидев, что гость сильно расстроился, слуга хлопнул его по плечу и добродушно засмеялся. Оказывается, есть выход: в Лавено, где в настоящее время находится хозяин, едет человек, который может прихватить его с собой, если он того пожелает. Степан это понял лишь тогда, когда в вестибюле появился еще один слуга и, без конца повторяя слово Лавено, стал приглашать его с собой. К тому же Степан вспомнил из писем Тинелли, что у него имеется еще один палаццо где-то на берегу озера Маджоре.
Ехали на поезде чуть больше двух часов, дорога все время поднималась в горы, покрытые залитой солнцем яркой зеленью. Затем пошла вдоль озера. «Вот черт возьми! — восхищался Степан, любуясь из окна тихой гладью воды. — У нас сроду не увидишь такой синевы!» А за озером виднелись тоже горы, тонущие в сиреневой дымке.
Слуга всю дорогу обращался со Степаном по-простецки: курил его табак, хлопал по плечу и без конца тараторил. «Итальянцы, видать, страшно болтливые люди», — сделал он вывод, отвечая разговорчивому попутчику одной лишь улыбкой. Каково же было удивление слуги, когда хозяин с радостным возгласом бросился обнимать приезжего: и миланский слуга, и этот приняли Степана за какого-то нищего иностранца, приехавшего к Тинелли за подачкой, и были уверены, что он его не только не примет, но велит тотчас же вытолкать в шею. Столь радушный прием, оказанный Степану, озадачил не только
Степан нашел Тинелли совершенно не изменившимся: все такой же жизнерадостный, пышущий здоровьем старичок с красной лысиной и белой, как снег, эспаньолкой. Он не мог ни минуты усидеть на месте, сразу же стал показывать Степану роскошное палаццо, которое было больше и красивее миланского. Этажей и здесь не более трех, зато окна очень высокие, и в комнатах обилие солнечного света и свежий озерный воздух. Обширные лоджии, окружающие этажи, обвиты густым плющем и обставлены пальмами и другими диковинными растениями, какие Степан сроду не видывал даже на картинках.
Уставший от многодневной езды в душных вагонах, невыспавшийся и голодный, он понуро бродил за своим другом из зала в зал, почти безразлично глядя на старые картины и роскошную мебель. Все было вполне можно бы посмотреть и после, думал он, не смея отказаться от нудного шествия по палаццо.
— Теперь тебе с дороги нужно принять ванну, — сказал Тинелли, когда они наконец обошли все залы и закоулки и остановились в одной из комнат нижнего этажа. — Вот здесь ты будешь располагаться, — добавил он. — Я сейчас прикажу слуге постелить постель и принести все необходимое.
— Вы все же, может быть, прикажете сначала покормить меня? Я умираю с голода, — взмолился Степан.
— Принимать пищу до ванны?! — воскликнул Тинелли с неподдельным удивлением. — Кто же так делает?..
Пообедать Степану пришлось очень поздно, при свете свечей. Это был скорее всего ужин. Сначала он все же принял ванну, потом Тинелли заставил его немного отдохнуть: после ванны должно успокоиться сердце.
— Оно у меня и без того спокойное! — чуть не кричал Степан.
Но Тинелли настоял на своем, и Степан прилег отдохнуть да так и проспал до самого вечера. Его разбудил слуга и пригласил к столу.
Степан в один миг выхлебал из неглубокой тарелки что-то жидкое, не то бульон, не то какой суп, и попросил еще. Семейство Тинелли с неописуемым удивлением наблюдало за необычным гостем из далекой России, не упуская ни одного его жеста. А Степану было не до них. Тонко нарезанные ломтики хлеба он отправлял в рот сразу по два-три, а когда подали спагетти, положил себе в тарелку чуть не половину того, что предназначалось для всех. Все это, конечно, не оттого, что он был жаден, просто он очень проголодался. На всю дорогу от Москвы до Милана у него было всего лишь три фунта белого хлеба, купленного на оставшиеся от уплаты за проездной билет деньги и съеденного в тот же вечер в поезде. Трое суток он ехал совершенно голодный...
После обеда Тинелли хотел показать Степану вечернее озеро, но тот отказался, сославшись на усталость.
Утром он проснулся от ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Внимательно оглядев комнату и не заметив ничего подозрительного, вскочил с постели. Вечером было очень жарко, даже душно, и Степан лег спать совершенно раздетым. Сейчас он оделся и решил до завтрака искупаться. Проходя через сад, увидел одну из юных внучатых племянниц Тинелли, стоящую на стриженой траве газона прямо у лоджии его комнаты. «Чего она там торчит?» — подумал Степан.