Степан Разин (Книга 1)
Шрифт:
«Где им наших перехитрить!» – подумалось Стеньке.
– Ну, пойдем да походим, – согласился боярин.
«Уйти от греха», – подумал было Степан. Однако же любопытство в нем взяло верх. Ему захотелось остаться и послушать, о чем говорят, чем живут на досуге эти люди, так непохожие на казаков.
«Не в царскую Думу влез, а по саду гуляю. Я им не помеха, они – мне. И сад велик – нам на всех места хватит», – решил казак и опустился под деревом на дерновую скамью.
Немного спустя боярин и думный дьяк сошли в сад. В темноте они были едва различимы, но приглушенные голоса их ясно слышны.
– ...и тот пан
– Знать не хочу я Богдана! – в раздраженьи перебил боярин. – С Богданом по всей земле бушует холопское беснование: видал ли ты сам Богдановы хлопские толпы? Не воины – рвань! А атаманов их видел – Сирка да других? Хоть сейчас всех в Разбойный приказ да на дыбу!..
У Степана сильно забилось сердце при этих неожиданных, полных ненависти к украинцам словах воеводы. Он затаил дыхание, чтобы не выдать себя и не упустить ни слова.
– Коли совсем стереть польское шляхетство с лица земли, то каков образец дадим мужикам?! Али наша держава чиста от мятежных людишек?! – продолжал боярин.
– Воровских людей везде будет! – живо откликнулся дьяк.
– Вот то-то и я говорю тебе, думный. Богдан мужикам да всяким худым людишкам пораспустил вожжи, да и сам не чает того, что из экого дела выйдет! Разошлись крушить польскую шляхту. А с польской покончат, так захотят весь дворянский род сокрушить под корень... А мы повинны подальше Богдана видеть. Вдруг у нас на Дону да и выскочит экий же шиш, как Богдан. Мужиков туда набежало довольно. Он их соберет, да и пойдет наши вотчинки шарпать!
– Да что ты, боярин, спаси Христос! На Дону не статочно. Ведь в Малорусской Украине русские люди под Польшей томятся. Богдан их к единству призвал за православную веру.
– Эх, Алмаз Иваныч, короткая твоя память! – досадливо перебил дьяка боярин. – А на кого в Козлове да в Курске, в Москве да во Пскове вставали? Тоже русские, православные люди! Нет, думный! Я мыслю, как Афанасий Лаврентьич: нам надо во что бы то ни стало, хоть уступить панам, а с Польшей мириться, покуда порядок в ней до конца не порушен. Ты послушай, великим постом у меня был случай. Подходим с войском к маентку какого-то пана. Пограблено все, пожжено, и пан со своею паней вдвоем висят на воротах. А польские хлопы – ко мне с хлебом-солью, без шапок стоят на коленях. Я их спрошаю: казаки, мол, были? Молвят: «Ниц, пане боярин. То мы, польские хлопы, сами маенток спалили и пана повесили сами». – «За что же вы его?» – «Пшепрашам, бо пан был бардзо лютый. Богато грошей тягал и хлеба, плетьми бил и чеботом в зубы». Я им: «Да как же вы, пся крев, дерзнули на пана?! Ведь сам господь бог указует хлопам покорность!» Ну, я тотчас велел всех мужеска пола тех хлопов тут же повесить и деревню пожечь, чтобы другим неповадно было вставать на шляхту. А ты вот мне, думный, скажи: по-твоему, что же, за церковь Христову те польские хлопы встали?! К добру ли такая притча?..
Кровь прилила к голове Степана, гудела в ушах...
Восстание польских хлопов против своих панов было не в редкость, и нечему было тут удивляться, если
Боярин и думный дьяк проходили мимо Степана, удалялись и возвращались вновь. Иногда они подходили к фонтану, журчавшему между цветущих яблонь, шелест воды заглушал их слова, но потом они опять приближались.
«Так вот оно как! Так вот оно как! – задыхаясь от негодования, думал Степан. – О правде кричат, за веру Христову зовут проливати русскую кровь, а сами лишь о боярской корысти и мыслят... Не за русский народ, не за правду и не за силу нашей державы хлопочут бояре... Панов, собаки, спасают – таких панов, как и сами бояре... Чем они лучше панов?!»
Ночные собеседники скрылись в покоях панского дворца, а Степан все сидел на дерновой скамье. Из головы не шла сожженная боярином деревня, повешенные в отместку за злобного пана польские восставшие хлопы.
«Схватили бы хлопы боярина да заодно на березу – вот-то бы складно!» – думал Степан. Он не заметил, как погасла свеча в последнем окне дворца и начало рассветать. «Не больно-то складно! – остановил казак свою думку. – Тут как раз и наехал бы Стенька с казацким дозором. Увидел бы, что польские хлопы боярина весят, да гаркнул дозору: „Лупи их, латинское племя! Боярина нашего чуть не сгубили ляхи!“ Куды там, да нешто я слушать стал бы, что там поляки бормочут?! Да хоть и стал бы, сказал бы: „Над вашим паном – ваша воля, а наших бояр мы весить вам не дадим. Руки коротки!“ Вот тебе правда! Бедному человеку правды добиться нелегкое дело...»
Степан не видел, что звезды в небе померкли, что в дымной предутренней мгле явственней выступили девически нарядные яблони, а панский дворец отражает в окнах красный отсвет утренней зорьки. Казак сидел так неподвижно, что одинокая жаба не признала в нем человека, выскочив из-за куста, – шлеп-шлеп! – приблизилась к нему и, словно в задумчивой неподвижности, уставилась на него своими выпученными буркалами...
Легкий ветерок, примчавшийся вдруг откуда-то, зашумел в листве, заглушил соловьев и лепет фонтана, и Стенька, будто проснувшись, услышал невдалеке крик петухов.
«Время смене», – подумал Степан. Он поднялся со скамьи и пошел вдоль пруда к хате садовника будить отдыхавших товарищей.
Пыль над дорогой
Солнце палило жарко. Сохла земля, и над дорогами завивалась пыль. Скакали гонцы от послов в Москву. Из Москвы и из Киева – к месту посольских съездов. Русские полки получали приказы от воевод, снимали свои становища и куда-то передвигались.
– Братцы, куда путь?
– Воеводы ведают.
По дорогам двигалась пешая рать, скакали тысячи конников, куда-то везли пушки...
– Тянут к домам. Не долог и наш черед, – говорили среди казаков.
Из густого облака пыли мелькнули казацкие пики, высокие и косматые бараньи шапки. С ветром через ржаное поле долетела родная, казачья песня.
Как со черна-черна, братцы, ерика,
Под азовски башни, братцы, каменны
А и грянули, братцы, десять тысяч казаков -