Степан Разин. Книга вторая
Шрифт:
— Уловили птаху, батьке потеха будет! — выкрикнул кто-то, заметив в челне знатного пленника.
Князя Семена подхватили, подкинули вверх, кто-то его поймал, как бревно, перевернули, поставили на ноги.
Связанный князь стоял уже на палубе атаманского струга. С волос, бороды и одежды его стекала вода. Разин глядел на него с насмешкой.
— Жара, князь Семен. А ныне я не купался. Тепла ли вода? — спросил Разин.
— Не балуй, Степан Тимофеич, — угрюмо ответил князь. — Ты мне в руки попал бы — я бы над тобой не глумился. Воля
Окружавшие их казаки подтолкнули друг друга локтями, ожидая, что Разин не спустит дерзости и срубит к чертям воеводскую голову.
Но Степан засмеялся.
— А ты прав, воевода. Невместно мне ваньку валять! — Он нахмурился. — Казаков моих пострелял? — спросил он.
— На что же в бою пистоли? — сказал князь Семен, взглянув ему прямо в глаза.
— И то, на войне не убойство — рать, — вдруг успокоившись, согласился Степан. — Развязывай, казаки, воеводу. Гостем будешь, князь. Ты меня принимал по-добру, ныне мой черед чарку ставить. Я на берег съеду, а ты тут покуда гость на стругу. Не бойся, никто не обидит… Да платье свое просуши. Казак тебе даст на смену, а то ты — что мокрый петух, не к лицу воеводе…
Степан ловко спрыгнул в поданный челн и поплыл к стрелецкому каравану…
У Черного Яра по высокому берегу пылали костры. Вокруг костров пили, ели. Вздымались и стукались кружки с вином. Стрельцы братались с разинским войском, многие находили своих прошлогодних знакомцев.
С мачты княжеского струга сняли мертвое тело разинского сынка. Из протопоповского сада в Черном Яру оборвали цветы, притащили на гроб казаку. Понесли отпевать в городскую церковь. Протопопу велели служить заупокойную службу о «безвинно замученном воине Тимофее»…
Атаман подошел к мертвецу, скинул шапку.
— Что обещал, то сполнил, Тимоша, — привел мне стрельцов астраханских! — сказал он с печальной усмешкой. — Ведь эк окалечили, черти, мальчонку!.. — добавил Степан, горестно глядя на обезображенное тело любимца, словно по ранам и ссадинам читая страшную повесть его мук. И вдруг заключил: — Смердит. Закопайте скорее. — Он махнул рукою и пошел прочь.
В соборной церкви Черного Яра заупокойным звоном звонили колокола…
Астраханским стрельцам объявили казацкую волю. Велели сойтись на круг — выбирать атаманов.
Проходя по берегу мимо разинского струга, они заметили Львова. Кричали ему в насмешку:
— Эй, князь! Иди с нами на круг, оберем в есаулы!
Львов сидел погруженный в тяжелую думу. Его угнетал позор плена. Угнетало до отчаянья, что, опытный воин, он позволил себя окружить, как волк, попавший в облаву… Гул, говор и песни многотысячного полчища шли мимо него…
Солнце спустилось уже за город и залило небо багрянцем, когда атаман возвратился с берега на свой струг. Он был возбужден удачей. Всегда блестящие глаза его сверкали огнями больше обычного, движения были не по
— Ну, здравствуй, князь! Не обессудь, хлопот полон рот! Велико хозяйство ты мне привел по старой-то дружбе! Ведь четыре тысячи войска принять не шутка! Да пищали, струги, да пушки — добра-то гора! Оттого я и припоздал… Иди-ка в шатер, комары не так будут мучить.
Молодой казачок-кашевар прилепил в шатре свечи к большому ларю и к бочонку с вином, поставил два кубка, на пестром персидском подносе — закуску.
— Садись, князь Семен.
Разин бросил Львову повыше подушку и сам опустился возле него на ковер, сложив по-татарски ноги. Он налил себе и князю по кубку вина.
— Гляди веселей, князь Семен Иваныч! — подбодрил он пленника. — Что ты смотришь сычом и радость казачью мутишь!
Львов угрюмо смолчал.
— Пьем, что ли! — Степан поднял кубок. — Каждый сам про себя выпьем, князь! Не станешь ты пить за мою удачу на счастье, и я тебя не неволю. — Атаман засмеялся. — А ты пей — не пей, удачлив я в ратных делах! Должно быть, в сорочке родился… Неделя минует — и Астрахань будет моя!.. Сколь там осталось еще-то стрельцов?
Львов покачал головой.
— Чего тебе надо, Степан? Ведь русскую кровь ты льешь понапрасну! Смирись! Куда прешь, как медведь, на рожон?! — воскликнул князь.
Разин громко, отрывисто захохотал.
— Медведей страшишься?! Не я пру, князь Семен. Народ прет, а я подпираю. Не будь я атаманом — другого найдут. Довели вы, бояре, всю Русь — ажно плакать не может. Все слезы повысыхали, как летом трава в степи… А ты, князь, видал, как степи сухие горят? Искру брось — и пойдет полыхать… Так-то нынче народ загорелся.
— А ты будь умнее, Степан; ты сам их уйми, — сказал Львов. — Народ ведь как стадо. Себе не к добру он мятется, себя не жалеет. Хоть ты бы его пожалел! Ведь силу нашлют на вас…
Степан от души засмеялся.
— И ты шел-то силой. Силу вел на меня. А что вышло? Где битва? Где кровь? Вот то-то! Где люди, князь, там и сила моя! — с торжеством сказал Разин. — Ведь нет на Руси людей, кому жить хорошо. Вам, боярам, житье — так вы ко мне не придете!..
— А ты мыслишь, народу добра промышляешь? — спросил князь Семен.
— Добра! — вызывающе бросил Разин.
— Гордыня в тебе играет, Степан, — возразил воеводский товарищ. — Прошлый год говорил, что Корнилу ты хочешь свернуть…
— И свернул! — подтвердил Степан.
— И Войско Донское подмять под себя?
— Что ж, подмял! — согласился Разин.
— И сел бы себе на Дону, да и правил казацким войском! Чего ты державу мутишь?! Век ратный у нас. Нам тесно без моря. Со шведом войны не минуешь. С турками, крымцами биться не миновать. А придет война, ты себя показал бы большим атаманом… Султана по бьешь — и бояре поклонятся низким поклоном и сам государь всему Войску Донскому волю дарует! — убеждал воеводский товарищ.