Степан Разин
Шрифт:
Воевода встретил нас, стоя на «золотом крыльце». Сильно удивившись, увидев меня в богатом наряде и с торчащей из под кушака рукоятью кинжала, обнесённой россыпью мелких рубинов, он сделал непроизвольное движение ко мне, словно хотел разглядеть кинжал ближе. Однако воевода сделал вид, что просто шагнул навстречу гостям и сделал приглашающий жест руками.
— Он, точно, что-то от нас хочет, — подумал я, убеждаясь в своём наблюдении за мимикой князя. — Что-то он задумал…
— Я князь Горчаков Василий Андреевич, здешний
— А боярин воевода Гагарин Иван Семёнович, здоров ли? — спросил атаман.
— Здоров-здоров, дай Бог. Может быть уже к Казани подплывает. Я как десятину назад у него воеводство принял. Кхе! Да, вы проходите!
— Нам, воевода, сигнал подать надо. Дозволь, мой Ивашка на башню сходит и помашет платком? Бо, палить начнут наши струги, без сигнала-то.
— Сигнал? — не удивился, а спросил воевода. — Пусть помашет. Распорядись, Фёдор Иванович, да проводи.
Сотник недовольно скривился и пошёл с крыльца, ведя за собой казака.
— Пока его нет, скажу, — вдруг тихо но внятно проговорил воевода. — Мне верные люди нужны на Волге, с которыми можно дела разбойные делать.
— О, как! — удивился Тимофей. — Зело разбойные?
— Зело богатые, — сказал воевода, поглядывая куда-то в сторону.
— Значит — зело разбойные. Почему к нам обратился?
— А к кому ещё? Ты — первый.
Он вдруг хмыкнул.
— Стёпка твой мне подсказал, что твоя фамилия переводится, как первый. Да и показал он, что с тобой можно дело иметь. Коль такого крутого казака вырастил, то сам ещё круче. А мне именно такие и нужны. Много тут ходят таких, что и побить не грех. Голландцы всякие, англичане.
— А царь? — хмыкнув спросил атаман.
— Не царь… Боярин Морозов с ними ладит. Ему денежки от голландцев идут. Вот и его казну тоже облегчить не грех.
— Голландские гости с пушками ходят…
— Так и у тебя пушки имеются. Или страшишься?
Атаман помолчал.
— Кто не страшиться, тот дурак, — сказал Тимофей. — Я поворую голландцев, а ты меня побьёшь за то.
— А ты воруй так, чтобы никто на тебя не сказал.
— Да, как такое возможно? — удивился атаман.
— Не оставляй следов, — пожал плечами Горчаков.
— Хм! Ты так смело говоришь о таком, кхм-кхм, первому встречному… Не боишься, что донесу?
Атаман глядел прямо в глаза Горчакову дерзновенно и от того, по спине Василия Андреевича побежали мурашки.
— Не уж-то я ошибся? — подумал он, но сказал. — А кто тебе поверит? Да и ежели б хотел донести, то не стал бы мне говорить. Ведь верно, Стёпка?
Я удивился обращению воеводы к Стёпке, а сам казачонок ещё более и снова впал в ступор.
— Чего молчишь? Или осуждаешь?
— Не судите, да не судимы будете! — сказал я словами из завета.
— Голландцы и англичане везут из Персии золото и вывозят его через османов, минуя Московские казённые посты. Так
— Они точно везут золото? — спросил атаман.
— Морозов от них получает персидскими золотыми деньгами.
— Вот стервец! — мотнул головой атаман.
— И я говорю. Пошлина от голландцев копеечная, ведь товаром они персидским не торгуют, а в мошну Морозовскую громадные деньжищи идут. Он скоро всю Русь скупит, паразит.
— Забрать у вора — святое дело, — сказал я.
Атаман и воевода посмотрели на Стёпку.
— Я ещё ничего не решил, — нахмурившись, произнёс Тимофей. — Думать надо.
— Здесь думай. Выйдешь, не приняв решение, — нашего разговора не было. А теперь пошли за стол. Сотник идёт с твоим сыном. Фёдору Ивановичу ничего знать не надобно. Как оказалось, не большого ума он. А попросту — дурак. Точно, Степан?
— Тебе виднее, — пожал я плечами.
Отужинали мы хорошо. Больше всего мне понравились конфеты из сладкого, почти твёрдого желе, сваренного на рыбьем клее. В них были молотые грецкие орехи и цукаты. Очень вкусно с настоящим индийским чаем. Всё остальное, я тоже едал, но в очень малых количествах. Доедал скорее. Стол изобиловал мясом, рыбой, птицей, отварными кореньями, похожими на картофель, но не картофель. Клубни рогоза и какого-то степного растения, понял я из мыслей Стёпки.
Мы сначала сидели, а потом лежали на коврах и подушках. Взрослые пили вино, я пил различные ягодные морсы и компоты из сушёных фруктов. Они были варёные, а я с какого-то времени, сырую воду пить перестал. Спросив про напитки, какие из них варёные, я снова сильно удивил воеводу. От указал на компоты и морсы, и спросил: «Зачем тебе»? Я ответил, что «Не хочу продрыстаться» и они с атаманом долго смеялись. Но потом воевода то и дело поглядывал на меня, хотя разговаривал с Тимофеем.
Воевода много расспрашивал про житьё-бытьё на Дону, про походы за зипунами и про его персидскую жену.
Атаман много про неё не говорил. Сказал лишь, что привёз её из персидского набега, откуда вышел, практически, один с двумя сыновьями, которым тогда было почти столько же, как и мне сейчас. Он вынуждено оставил казачью ватагу, так как выкрал персиянку вопреки воле её отца. Кто был её отец, атаман не сказал. Сказал только, что его уже нет вживых.
Однако, воевода не удовлетворился таким ответом и хитро глядя в нетрезвые глаза Тимофея, с удивлением и восторгом в голосе спросил:
— Так ты украл дочь персидского шаха Сафи Первого и сделал ей сына?