Степная дорога

Иволгина Дарья

Алаха остановилась у тела своей матери. Молча встала на колени, вынула из ножен кинжал. И прежде чем Салих успел остановить ее, двумя быстрыми движениями разрезала себе щеки.

Кровь потекла ручьями, пачкая одежду и руки Алахи, но девочка осталась неподвижной.

– Госпожа! – Салих бросился к ней, схватил ее за руки, отобрал кинжал. Но Алаха уже не сопротивлялась. Он легко забрал оружие из ее вялых пальцев.

Она тускло смотрела на него, словно не узнавала.

Кровь бежала по щекам Алахи, щедро заливала грудь. Девочка как будто бы

не замечала этого.

– Что ты наделала! – закричал Салих. – Боги! Ты изуродовала себе лицо, госпожа!

Наметанным глазом он уже определил, что шрамы от этих порезов останутся у нее на щеках навсегда.

Алаха вдруг проговорила:

– В нашем роду не плачут при виде большой беды. Ни одна слезинка не должна упасть из глаз. Упадет – зальет влагой костер, у которого греются души умерших, и они замерзнут. Я не хочу, чтобы моя мать дрожала от холода! Пусть согреет небесный костер ее душу! Я оплачу мой род так, как это исстари делалось у нас: не слезами, а кровью.

– Ты изуродовала себя, – повторил Салих.

Алаха даже не услышала его слов. Похоже, ей все это было безразлично.

***

Ни Алаха, ни Салих не могли бы сказать, сколько времени прошло с тех пор, как они увидели пепелище. Может быть, прошло несколько часов, а может – и часа не миновало. Время словно остановилось для них здесь. Кровь на щеках Алахи запеклась, превращая красивое полудетское лицо девочки в страшную шаманскую маску. Солнце словно бы застыло в зените, беспощадно посылая свои жгучие лучи прямо на двух человек, затерянных в степи и погруженных в ужас и горе утраты.

Из этого страшного оцепенения их вывел неожиданный тонкий голос.

– А, вот ты где, сестра! – проговорил кто-то невидимый с той детской важностью, какая бывает присуща маленьким мальчикам, если взрослые посылают из куда-нибудь с серьезным поручением.

Алаха вздрогнула, поглядела по сторонам, но никого не увидела.

– У меня был брат, – сказала она глухо, – но больше его нет. Не называй меня "сестрой"!

– Это чотгор? – спросил Салих, радуясь тому, что Алаха по крайней мере пошевелилась. Последние несколько часов – если только действительно минули часы с момента их появления здесь – она сидела неподвижно, как изваяние.

Чотгор. Неприкаянный дух. Злой демон, вечно пакостящий людям и так и норовящий вселиться в чье-нибудь тело и завладеть чужой волей.

Неужели это – дух Ариха?

Как ни враждовал Салих с молодым хааном – если только неприязнь между братом госпожи и ее рабом можно назвать "враждой" – но такой посмертной участи он не пожелал бы и Ариху.

Но это был не чотгор. И на Ариха он тоже не был похож.

Еще мгновение назад рядом с Салихом и Алахой никого не было – и вдруг показался мальчик лет десяти-одиннадцати, одетый причудливо и нарядно. Он был крошечного роста, но держался, несмотря на свой забавный вид, с горделивым достоинством.

– Прости, – проговорил он, вежливо протягивая руки ладонями вперед в знак приветствия. – Мне следовало бы сперва

прийти сюда, а потом уже заговаривать с тобой.

Алаха повернула к нему свое страшное лицо.

– Здравствуй, – холодно проговорила она. – Прошу тебя, уйди. Не тревожь меня в час моей боли.

– Однако вон того человека ты не прогоняешь от себя! – укоризненно воскликнул маленький дух.

– Кого?

Алаха, словно только сейчас вспомнив о существовании Салиха, мельком поглядела в его сторону.

Вот так. Он для нее – пустое место. Есть ли рядом какой-то Салих, нет ли его – Алаха этого почти не замечает. Он судорожно вздохнул. Не думал, что его так ранит еще одно свидетельство ее безразличия к нему.

Мальчик засмеялся.

– Не притворяйся, сестра! Ты не прогоняешь от себя вон того человека, потому что он для тебя – такая же обыденность, как твоя рука или нога. Разве человеку свойственно думать о руках или ногах, разве что они болят или же их вовсе нет?

– А духам свойственно? – огрызнулась Алаха.

– Приходится, – серьезно объяснил мальчик. – Некоторые духи, принимая привычный человеку облик, должны очень крепко подумать, прежде чем являться. Иной чотгор, к примеру, вечно забывает, что у человека две ноги. И скачет на одной ноге, страшно довольный собой. Полагает, болван такой, что совершенно уподобился человеку и что никто его от обычного человека и не отличит!

Мальчик хихикнул, но тут же снова напустил на себя серьезность.

Алаха смотрела на него без всякого интереса. И Салих – заразился он ее безразличием, что ли? – тоже почему-то не удивлялся. Хотя духа видел впервые. Вот так, вблизи… Странный какой-то дух. Совсем как ребенок. И разговаривает по-детски. Неужели и духи бывают маленькими?

Да! Он же забыл о самом главном! Почему этот странный нечеловеческий ребенок упорно именует Алаху "сестрой"?

– Ты хотел бы знать, почему я называю твою госпожу "сестрой", – проницательно заметил мальчик и подбоченился. – Ведь ты – тот самый человек, которого называют Салихом и который был выкуплен моей сестрой за несколько монет с головного убора?

– Да, – хмуро согласился Салих. – Правда и это, и то, что я не припомню у моей госпожи такого брата, чтобы был похож на тебя.

– Я… не совсем брат, – признался мальчик. – Но мне так хотелось бы иметь сестру! Особенно такую красивую… Мою мать с рождения называют Чахой, а мой отец – некоторые говорили, будто его прозвание Келе – он аями… Он – ее аями.

Алаха вздрогнула и впервые глянула на новоявленного брата с проблеском интереса.

– Я слышала когда-то… только один раз… Мне кажется, я спала, и этот разговор мне приснился… А может быть, он и был – наяву, только ни мать, ни тетка мне ничего не рассказывали… Чаха утверждала, будто у нее когда-то был ребенок. Только этому никто не верил. Она, как считали, была очень больна, и вся эта история с рождением ребенка… Словом, полагали, будто это – странные мечтания нездоровой девушки, которой не суждено выйти замуж.