Стерегущие золото грифы
Шрифт:
– Гляди, украл звезду с небосклона и даже не обожжется!
«Звезда» усмехнулась, не прерывая поцелуя.
***
Бесконечно долгая ночь подходила к своему завершению, когда Темир, проводив Тиылдыс, оказался у аила Шаманки, покачиваясь от недавно испытанного счастья и выпитого вина. Он только хотел спросить у старой женщины, поможет ли она ему. Воспоминания о странном происшествии не давали ему наслаждаться жизнью до конца, время от времени очень ярко вспыхивая внутри.
В аиле никого не оказалось, но, выйдя вновь наружу, Темир услышал
Темир видел лицо Воина, теперь освещенное луной, и не узнал бы его, да только никто другой не мог стоять вот так с этой девушкой. От обычного холодного равнодушия не оставалось и следа. Черты смягчились, губы улыбались, глаза смотрели с бесконечной нежностью и любовью, хотя было в выражении его лица что-то покровительственное, будто он привык опекать девушку и отвечать за ее жизнь.
Дочка Шаманки прижалась щекой к его груди. Ее руки все так же висели вдоль тела. Ладонь Воина легла на ее спину между лопатками, едва дотрагиваясь. Каждый из них вел себя так, будто другой был соткан из тумана и мог растаять, если вложить в ласку чуть больше настойчивости. Они о чем-то говорили почти шепотом. Темир не слышал слов. Он и подсматривать-то не хотел, но стоял как завороженный, даже ноги чуть дрожали от внезапно накатившей слабости. Ему будто открылись человеческие отношения, неведомые прежде. Другая грань чувств. Что-то неземное, высокое и светлое. Кроме того, Темир боялся быть замеченным при отступлении, не желая смутить их и сам смущенный до предела.
– Это в последний раз, обещай, – сказала Дочка Шаманки так громко, что Темир вздрогнул, вырванный ее словами из марева, в которое его погрузили эти двое.
– Попроси лучше мою жизнь, только не проси держаться от тебя подальше, – ответил Воин. – Я и так прилежно исполнял это. Ты сама сегодня нарушила свой запрет.
– Я знаю, – в ее голосе теперь было вполне земное, обычное человеческое отчаяние.
– Тогда обещай, что это в последний раз, – с привычной усмешкой повторил ее слова Воин. – К тому же нас тут трое, ты разве не чувствуешь?
«Что значит, не чувствуешь? Они могли меня увидеть, услышать, но… почувствовать?» – недоумевал Темир, ощущая, как холодеет кожа головы, приподнимая каждый волосок.
– Почувствовала сразу же, но не могла отойти от тебя ни на шаг!
Девушка толкнула Воина в грудь и бросилась прочь, по пути хватая Темира за руку и увлекая за собой. Они остановились у входа в аил, но Дочка Шаманки задыхалась так, словно бежала очень долго. Темир открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но девушка не позволила.
– Ни слова! Ни одного вопроса! Никогда, – повелительно заявила она. – И никакой жалости. Мы в ней не нуждаемся.
Темир
– Ни слова, обещаю тебе, – с готовностью ответил юноша. – Мы ведь друзья? Вот я и буду вести себя как друг.
– Друзья, – улыбнулась Дочка Шаманки. – Иди спать. Скоро уже заря загорится, настанет пора продолжать путь.
***
Это была вторая зима, которую Темир проводил на Укоке, и она казалась такой прекрасной, что юноша молил весну не приходить в этом году вовсе. Он с готовностью терпел и холод, и ветер, и лишения, ведь его окружали люди, которые были его семьей больше, чем семья по крови.
Он поселился в зимнике Шаманки, и ни его, ни женщин не смущало такое соседство. Шаманка неспешно, частями, наносила на его правое плечо огромный рисунок, который спускался на грудь спереди и на лопатку сзади. Сказочное существо, отдаленно напоминающее коня, мчалось во весь опор. Острые копыта стройных передних ног животного устремлялись в неизведанные дали. Грудь украшали полосы и спирали. А каждый завиток взметающейся на бегу густой гривы оканчивался крохотной головкой грифона с внимательным глазом.
Даже с Воином Темир подружился. Они вместе охотились или осматривали территорию. Темир не брезговал и обязанностями пастуха. Воин, словно старший брат, учил его всему, что умел сам. Он также объяснял тонкости и хитрости рукопашного боя, в котором был очень хорош. Они часто уезжали подальше от людских глаз, чтобы попрактиковаться. Темир начинал понимать суть борьбы и холодного расчета, о котором говорил Воин. Несколько раз ему даже удалось повергнуть своего наставника наземь. Но, чем бы они ни занимались, Воин был все так же молчалив и холоден и заговаривал с Темиром только по делу. Иногда Темир исподтишка разглядывал его, стремясь различить хоть какие-то признаки его горькой доли. Но тот держался неизменно строго.
Зато Темир много беседовал с Дочкой Шаманки. Это была умная и вдумчивая девушка. Иногда она высказывала мысли, которые были выше понимания Темира, но он любил ее слушать и старался впитать от нее как можно больше мудрости. Они ни словом не обмолвились о той сцене на празднике, да и не было нужды. Темир происходил из одного с ней народа, поэтому прекрасно знал, что иногда появляются люди, с рождения принадлежащие не себе, не семье, а целому миру. Вот и эта девушка не принадлежала себе, поэтому и отдать себя мужчине не имела права. Хозяин ее настолько велик и грозен, что не стоило и пытаться ее у него отнять.
Когда Дочка Шаманки занималась какой-нибудь домашней работой, она имела обыкновение закатывать выше локтя длинные рукава рубахи, и Темир получал возможность читать изображения, покрывавшие обе ее руки. Благодаря объяснениям отца, он хорошо разбирался в каждом символе, в каждом завитке этого своеобразного письма пазырыкцев и поначалу был напуган смыслом ее рисунков.
– Ты умеешь читать то, что у тебя здесь написано? – однажды набрался он смелости спросить.
– Конечно, – улыбнулась она, пройдясь ладонью одной руки по рисункам другой.